-- Значит, так хочу.
Сегодня я хочу, завтра -- ты... глядишь, с того хотения
какой-никакой барыш выйдет. Бывает?
-- Бывает, -- согласно
кивнул ты.
-- А ты заходь
по-свободе, заходь к Ермолай Прокофьичу! Махорочки там, харчишек --
после каторги разговеться... Заходь. А там, глядишь, и насчет
работы чего удумаем.
-- Спасибо, Ермолай
Прокофьич. Зайду как-нибудь.
Червячок там, внутри,
все копошился, понемногу разрастаясь.
Щекотно.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Если Ермолай Прокофьич
соизволят не отвернуться, если удастся заглянуть купцу под его
косматые брови, то можно мельком увидеть:
...ночь на переломе
лета.
У черной заводи нагие
фигуры замерли: пускают венки по воде, провожают взглядами. Венки?
пустяки. Дальше кострище искрами до небес пышет, стращает рой
звездных пчел. Над огнем тени взапуски носятся: визг, хохот, песни
клочьями во все стороны. Тени? песни? ерунда. В самой чаще, в
лесном подвале алый пламень зажегся. Папоротник-цвет. Мелькает,
морочит, в руки не дается.
Папоротник-цвет? не
дается? дастся, куда денется!
Все клады откроет.
* * *
Помнишь, морэ: джя ко
пшал, ко барвало, нэ-нэ-нэ!..
И на два голоса:
-- На горе стоит избушка,
И в избушке той мороз.
Черепановые горы --
Куда черт меня занес?!
Ай, дэвлалэ, ай, со
скердяпэ[1]?!
Да, ты еще
помнишь.
[1] Ай, господи, что мне делать?!
(ром.).
-- Хороший маг -- мертвый
маг!
Опера "Киммериец ликующий",
ария Конана Аквилонского
ПРИКУП
Господин полуполковник
с пользой проводили досуг.
В гимнастическом зале
маэстро Таханаги было изрядно темно. Сам маэстро, пожилой айн с
вечной, словно приклеенной улыбкой, полагал сумрак непременной
составляющей для понимания гармонии мира. На стенах, схваченные по
краям бамбуковыми рейками, висели наставления с картинками: два-три
иероглифа, и рядом -- люди в странных одеждах, с ногами,
заголенными едва ли не до срама, ломают друг друга.