Благословен Господь, который не
дал нас в добычу
зубам их! Душа наша избавилась,
как птица, из сети
ловящих; сеть расторгнута, и мы
избавились.
Псалтирь, псалом 123
...С
лентяями-рубщиками, со второго на третий обтесывавшими сучья на
поваленных стволах, ты уже замаялся ругаться.
Нет, то есть, рубщики,
конечно, в лентяях не хаживали. Язык не повернется упрекнуть в лени
того, кто по собственной воле впрягся в работу, на которую гоняют
подконвойных каторжан, в наказание. Но на торчащие во все стороны
сучья им было плевать. А лошадям, понимаешь, -- из последних сил
надрываться, тащить цепляющиеся за что ни попадя стволы к реке,
туда, куда через месяц-полтора придут плотогоны-лободыры, чтобы
начать сплав!
Лошадей ты жалел.
Людей -- нет. Этих никто не заставлял, сами впряглись. Однако и
ругань, и увещевания (ты ведь не скупился, Друц, щедро одаривая и
тем, и другим?!) помогали плохо. На упрямого рома смотрели как на
придурка, головой скорбного.
-- Што? сучья? Неча
нам с тобой, варначья душа, лясы точить! Тут лес валить надоть, а
он -- сучья!
-- Да лошадей ведь
загоните, ироды! И так уже по балкам чуть что не замертво валятся!
Грязища по брюхо!
-- А тебе-то што?
Выдюжат...
И хоть кол им на
голове теши, лешакам мохнорылым!
Приходилось все время
таскать с собой топор и буквально на ходу подравнивать стволы.
Толку чуть, а все-таки. Однако другие возчики даже этой малости
делать -- и то не думали: умучивали своих четвероногих подопечных
до полусмерти. Вот ведь дурачье, одно слово -- ветошники! Ну не
жалко вам лошадей, так о себе подумайте! Падет один из битюгов --
сразу все выигранное время на вывозке и потеряете! Да и денег она
стоит, лошадь-то.
Нет, не
понимают...
Уже у самой груды
сваленных на берегу стволов вороной тяжеловоз вдруг споткнулся -- и
пошел кособоко, чуть вихляясь из стороны в сторону. Но здоровенную
сосну до общего штабеля все-таки дотащил, умница.