Свечи! -- и сотни
канделябров, шандалов, розеток из старого серебра... везде: на
замшелых стенах изб-конторянок, в черном зеве лабаза, в кедровнике
по левую руку, по верхнему краю бочки с водой!
Есть.
Скрипки! -- и клесты
на ветках сами себе поразились: куда там курским соловьям, куда там
Яшке Хейфецу, венскому кумиру!.. поем, братцы, трепещем горлышком,
ведем кантилену всем на зависть!
Марьяж длился.
Оркестр! -- и безумная
капель рояля бросилась вниз головой с еловых ветвей, чтобы вместо
смерти окунуться в совиное уханье контрабаса; гобои пузырями
всплыли из неблизкой Шавьей трясины, навстречу гобоям откликнулись
солнечные трубы, звонко скользя бликами по верхушкам леса --
недоигранный вальс мсье Огюста Бернулли, последнего властителя душ,
который насмерть запомнила ты перед каторгой, вступил в свои
права.
Время.
Пока марьяж
длится.
-- Вставай, баро!
Не слышит. Не хочет
слышать. Лежит; не лежит -- уходит.
-- Погоди, баро!
Услышал.
Остановился.
-- Вставай,
говорю!
Лежит. Не лежит --
стоит, ждет. Вот-вот дальше отправится: на последнюю откочевку.
Упрямый попался... да только с каких это пор Валет Даму
переупрямит?!
-- Иди ко мне!
Ну вот, послушался.
Идет. Не идет -- встает. Сперва тяжко вздрогнув остывшим телом,
хрустнув мертвой валежиной; затем -- на четвереньки, ткнувшись в
грязь кудлатой головой.
-- Ну?! Долго мне
ждать?!
На колени.
Это правильно, Друц:
перед Дамой -- на колени.
Это ты верно
понял.
А теперь --
вставай.
-- Пляши!
Стоит. Не стоит --
ждет. Когда отпустят. Никогда, баро, никогда не отпустят; вернее,
когда-то, но не сейчас. А сейчас: раз-два-три, раз-два-три, и
неважно, что вальс лишь недавно утратил постыдный титул пляски
развратников, совершенно неважно, потому что скрипки... и гобой...
и шелест, шуршание шелка -- чш-ш-ш, не мешайте...
Ты не любишь вальс,
ром сильванский?!
Хорошо.
И зарыдали скрипки
ночным табором, вспенили плач кудрявым воплем, и звоном ножей о
ножи ответили гитары, извиваясь гадюками под смуглыми пальцами, и
хрустнули в чаще кастаньеты, а сотни свечей стали пламенем костров,
тех костров, меж которыми шли в пляске мужчины с седыми висками,
мужчины в алых рубахах с широкими рукавами, схваченными у самых
запястий, и смуглые женщины нервно вздрагивали плечами над вихрем
разноцветья юбок, моля о пощаде.