Ты сидишь на кушетке,
упершись взглядом, будто костылем, в пол.
Молчишь.
Напротив,
примостившись у краешка огромного стола из мрамора, -- старенький
дед-сторож. Осторожно, стараясь не пролить ни капельки, разливает
чай по жестяным кружкам. Они с жандармом о чем- то говорят,
посмеиваются, перебивают друг дружку, но тебе не слышно. В ушах --
вата. Тугие комки. Отчего-то вспоминается: давняя, еще столичная
история. Когда профессор Нейдинг читал студентам в анатомичке, в
Мясницкой части, лекцию над трупом: видите, мол, господа, признаков
насильственной смерти нет! Студенты расступились, вперед выбрел
древний сторож по прозвищу Волк. "Что ж это вы, -- шамкает
старичина, -- Иван Иванович! да как же нет?!" Перевернул труп,
указал перелом шейного позвонка. "Нет уж, -- подытожил, -- дорогой
Иван Иванович, не бывает, чтоб с Хитровки присылали не убитых...
нет-с, увольте, никак не бывает..."
Вспомнилось;
забылось.
Рядом охает
Федюньша.
Оказывается, ты и не
заметила, как сама собой исчезла вата из ушей.
-- А ты, бугай
деревенский, брось кряхтеть! -- как ни в чем не бывало продолжает
жандарм, путая ухмылку в ржаных усах. -- Так и доложили: размазало
поездом вчистую, идите, ребятушки, собирайте! Мы и пошли: я,
Егорыч, и скубент из этих... ну, которые трупы для судейских
потрошат?..
-- Судебный
прозектор.
Это ты, Княгиня? нет,
это правда ты?!
Правда.
-- Во-во, я ж и
говорю: скубент! На практике. А ночь гнилая, дождем со снегом
полощет, сечет... Лазим мы это по рельсам, на карачках (сторож
сочувственно хмыкнул); собираем, значит. Собрали, в казенные мешки
покидали -- и обратно в участок. Сгоняли Егорыча в "шланбой", где
водкой-безъакцизкой по ночам торгуют, ежели душа горит... Егорычу
там завсегда почет. Сидим, пьем. Греемся. Скубент и вовсе закосел.
Ан тут летит к нам курьер: что ж вы, сукины-рассукины дети, все,
окромя головы, собрали?! Живо! Ну, мы скубента и отправили -- он
самый теплый, ему и искать. И спичку он вытащил: из трех длинных --
длинную. Через час ворочается. Трезвый, и смеется.
-- Смеется? -- в
священном восторге осмеливается спросить Федюньша.
Жандарм только бровью
повел.