Ты кивнула.
Кажется.
Вахмистра это вполне
удовлетворило:
-- Митрич, валяй!
Сторож мышью шмыгнул
куда-то вглубь. Скрип петель, невнятные проклятья; тяжко просела
под невидимым отсюда телом каталка. Мертвые -- они тяжелые. Это
правда. Живые куда легче, живым все чего-то хочется, все вверх
тянутся, сами себя за уши... глупцы.
Взвизгнули колеса по
кафелю.
Вернувшийся сторож
ловко перетягивает укрытую клеенкой покойницу на мраморный стол.
Глядит на вахмистра: снимать ли?
-- Итак?
Клеенка с шуршанием
соскальзывает на пол.
Ты смотришь.
Ты в недоумении.
Совершенно незнакомая
женщина лежит перед тобой, во всей своей ледяной, бесстыдной
наготе. Резко проступают наспех сделанные швы -- в тех местах, где
кривая игла сшивала отрезанные части. Лицо женщины сохранилось в
неприкосновенности: обычное лицо, миловидное... было. Этого лица
испугался атаман кодлы, если верить болтуну-жандарму. Левый глаз
слегка сощурился, подмигивает тебе: что, Княгиня, не меня ожидала?
Ну ладно, и на старуху бывает проруха...
"Тело женщины, --
всплывает из глубин фраза вахмистра, -- погибшей позавчера ночью...
под колесами..."
И все-таки удивление
приходит. Как -- позавчера ночью? почему? быть не может?! Это,
выходит, ночью подобрали, утром сшили, а к часу дня урядник
Кондратыч уже несся по Кус-Кренделю, мучая шпорами жеребца?! Как
это он поспел? когда его предупредить успели?! Когда послали за
тобой для опознания?!
Неужели заранее?
До смерти?!
Поезд еще только
раскидывал по полотну останки несчастной, а по урядникову душу уже
несся особый курьер?!
Как это? возможно
ли?..
Удивление вспыхивает
римской свечой на фейерверке -- и гаснет, пыля редкими искрами.
Какая разница?
-- Вам знакома эта
женщина?
-- Нет.
Она тебе не знакома.
Лишь бренчит на самой окраине мелочишка былого мастерства: перед
тобой фартовая Пятерка. Еще не вышедшая в Закон; чья-то крестница.
И масть твоя, бубновая. Это точно; это наверняка. Но господину
вахмистру сообщать об этом не стоит. Мало ли Пятерок Бубен
оканчивают земной путь под колесами? Наверное, не так уж мало.