–
Прогуляйся! – разрешил я, открывая сумку. Опасаться не приходилось.
Ну, заметят они Мирку, что с того? Погонятся? Так на кой ляд она им
сдалась?
Горностайка, скользнув на мох, побежала к замеченной мной
туше. Учуяла. Неужели не наелась? Я не стал ей мешать, присел у
дерева и прислушался. Солдаты, жаря мясо, переговаривались. Имплант
впитывал слова, занося их в память и анализируя. Это продолжалось
минут десять. После чего солдаты умолкли и набросились на еду. Я
послал мысленный запрос импланту. «Недостаточно материала для
анализа, – выдал тот. – Речь похожа на языки романской группы, но
отличается от них произношением. Дифтонги имеют иную артикуляцию…»
Все ясно: школьный «лигви»! Теперь будет бухтеть, как учитель в
классе.
«Забудь про дифтонги! – велел я. – Перевод давай!» Имплант,
словно обидевшись, умолк. Дешевка! В следующий миг я почувствовал
укол стыда. С чего разъярился? Где парням взять армейский «мульти»,
раскалывающий язык после первых фраз? Спасибо, что хоть «лингви»
поставили. Тварь я неблагодарная! Куда спешить? Я что, провожу
экстренную разведку в тылу врага?
Солдаты прожевали мясо, насадили на шпаги новые порции и
вновь заговорили. Имплант, ожив, принялся переводить. Спустя
короткое время картина выяснилась. Передо мной сидели уцелевшие в
сражении солдаты. Этим повезло: успели удрать. Беглецы ругали
какого-то Морти – как я понял: их предводителя или вождя, который
оказался никудышным военачальником – и спорили, как быть дальше.
Скитаться по лесу им надоело. Дичь тут есть, молодой подсвинок
сегодня сам на них выбежал, и они его сходу застрелили, но рано или
поздно их найдут. Пустят по следу егерей… Если поймают, то повесят
– они враги. Поэтому следует пробираться в Глен, но прежде –
раздобыть гражданскую одежду и деньги. Солдаты спорили, где их
взять: напасть на селение или ограбить проезжающую карету? У каждой
идеи были сторонники, и они ее горячо отстаивали.
Я
зевнул, машинально прикрыв рот ладонью. Не интересно. Я закрутил
головой, разыскивая горностайку, как вдруг заметил ковыляющее ко
мне существо. Я присмотрелся и рванулся к нему.
Мирка выглядела, как удав, заглотивший слона. Только этот
удав был совсем маленький и с шерсткой, испачканной кровью. Я с
замиранием сердца схватил подружку и торопливо ощупал. Ран на
горностайке не было. Она вообще выглядела жутко довольной и даже
попыталась меня лизнуть. «Обожралась!» – догадался я. Для Мирки
парная печень значила то же, что для алкоголика – выпивка. Ради нее
она заложила бы душу дьяволу; если бы дьявол, конечно,
интересовался душами горностаев. Я поступил опрометчиво, пустив ее
погулять. Видимо, солдаты Морти кабанчика не потрошили, а просто
срезали с боков куски мяса. Горностайка, обнаружив это, прогрызла
добыче брюхо, после чего забралась внутрь. Там устроила пир, заодно
вывозившись в крови.