Господин де Сен-Жиль с радостью дал
бы согласие на помолвку дочери с внуком умершего друга, но страх,
будто маленькая Соланж покинет его, точно так же как пятнадцать ее
братьев и сестер, заставлял полковника все время откладывать
торжество. Время шло, Огюст де Бретей засыпал друга своего отца
письмами, а взволнованные родители малышки, проводившие чуть ли не
все свое время у ее колыбели, наконец-то поверили, что никакая злая
фея не отнимет у них крошку-дочь.
Обо всем этом господин де Сен-Жиль
размышлял, благожелательно наблюдая, как его юные друзья
развлекаются играми и танцами на вольном воздухе. Детей отослали
спать так поздно, что малышку Соланж пришлось нести до самой
спальни. Глаза девочки закрылись, как только ее подняли на руки.
Мальчик гордо отказался от помощи и лег спать только после того,
как убедился, что его крошка-невеста благополучно засопела в
отведенной ей спальне.
***
Празднества в Бретее настолько
захватили хозяев и гостей, что даже гроза, весьма некстати
налетевшая в разгар торжества, ничуть не омрачила настроение
собравшихся. И если кто-либо и попытался разглядеть в этом некое
зловещее предзнаменование, природная живость и веселость хозяев
Бретея быстро развеяла неуместную тоску. Огромный замок,
превращенный усилиями хозяев в настоящий дворец, гостеприимно
распахнул двери, и веселье благополучно переместилось в залы и
галереи.
Когда мажордом доложил о гостях,
господин де Бретей очень обрадовался. Он был счастлив настолько,
что уже начал жалеть о том, что не пригласил на помолвку всю знать
Пикардии и Иль-де-Франса.
— Конечно, просите, — жизнерадостно
воскликнул он, не обратив внимания на несколько смущенный вид
мажордома.
Когда гости предстали перед
хозяевами, господин де Сен-Жиль сразу понял причину тревоги мэтра.
Понял и нахмурился. Конечно, попав под проливной дождь, гости имели
вид весьма грустный, если не сказать — жалкий. Их промокшая
насквозь, покрытая толстым слоем грязи одежда, слипшиеся волосы
представляли такой контраст с роскошным убранством Бретея, что
только шпаги и кинжалы позволяли с уверенностью отнести вновь
прибывших к дворянскому сословию. Оставалось надеяться, что вновь
прибывшие не сочтут такой прием оскорбительным. Тем более что один
из гостей оказался всего лишь ребенком — мальчиком
двенадцати-тринадцати лет. Именно он казался наиболее измученным,
замерзшим и усталым.