Через час с небольшим родительское собрание закончилось, и я, пожелав всем терпения в воспитании детей, распустила родителей. Однако ко мне тут же подплыла бабка Милы Авериной и начала выяснять, почему её девочка сидит теперь на задней парте.
— У Милы дальнозоркость. Ей неудобно за первой партой, — объяснила я.
— Что за глупости! — взвилась бабка. — Все годы училась, сидела впереди и ничего, а вы её зачем-то назад отправили!
— Спросите у Милы, где ей лучше видно, — вежливо посоветовала я.
— Я её с пелёнок ращу и сама знаю, где ей лучше. — Она упрямо выставила подбородок. — Пусть, как и раньше, сидит спереди.
— Пусть сама решит, — отрезала я. — Если у вас больше нет вопросов, то пойдёмте домой. Время уже позднее.
— Я пойду к директору, если вы будете мне противоречить! — пообещала бабка. — Меня тут давно все знают и уважают.
— Идите, — пожала я плечами и начала убирать вещи со своего стола.
Бабка, поняв, что я не собиралась перед ней лебезить, фыркнула и направилась к выходу. Слава богу! Отделалась, как та лошадь, легким испугом. Меня коллеги предупреждали, что с этой мадам ещё будет куча проблем: моя Милочка то, моя Милочка се. Требования, требования, требования.
Я вытащила из сумки зеркальце, подкрасила губы блеском. Надев пальто, я погасила свет, заперла кабинет и пошла на выход. Коридор гулким эхом разносил звук моих шагов. На этажах уже было темно и тихо. Лишь внизу, в спортивном зале, раздавались крики и стук мяча о напольное покрытие: там ещё не закончилась секция по баскетболу.
Выйдя на школьное крыльцо, я чертыхнулась. Дождь! А я без зонта. Утром солнышко светило, а тут нате вам! И до метро далеко. Блин! Пакет, что ли, на голову натянуть? Вон бабка Аверина так и сделала. Нет уж. Пусть мокнут мои косы.
Спустившись с крыльца, я вприпрыжку через лужи поспешила к школьным воротам.
— Мария Евграфовна, запрыгивай! — Прямо передо мной остановился шикарный Maserati Quattroporte. Ни фига себе машинка! Ее дверь тут же распахнулась.
Папаша Пирогов собственной персоной.
— Спасибо, но я пешком, — бросила я, пытаясь обойти авто. — И я не Евграфовна, а Мария Евлампиевна.
— Простите, Марь Иванна, — саркастично ответил наглец.
Он уже вышел из машины и перегородил мне дорогу.
— Давай-ка в машину, Машуля, а то промокнешь до трусиков.
— Да что вы себе позволяете? — Я уставилась в его наглые серые глаза, чтобы пригвоздить его к месту, испепелить, заставить под землю провалиться!