Новенький фыркнул:
— Это из-за того, что он узкоглазый?
Шен тянет своих?
— Не твоего ума дело.
— Понятно, везде одно и то же. Я
думал, хоть в спецотделах нормально чины раздаются, по заслугам, а
не по родственникам.
— Рот закрой, — тихо предложил
Мартин. Новенький усмехнулся:
— А то что?
— А то я закрою!
Этот резкий переход от
доброжелательного спокойствия к угрожающему рыку пустил такую
тяжёлую волну по всему зданию, что притих даже первый этаж. Вера
смотрела на свои руки, покрывшиеся мурашками целиком,
прислушивалась. Тишина провисела долгие несколько секунд, потом
Мартин опять заговорил тихо и доброжелательно, как человек, который
не устроит здесь кровавую бойню исключительно потому, что уважает
труд уборщицы:
— Ты ничего не знаешь, и не узнаешь,
потому что это не твоего ума дело. Двейн лучший из нас, ты ему
ботинки чистить не заслужил ещё, не то что рот открывать.
Тишина продолжала висеть над залом,
тяжёлая и холодная, Мартин повысил голос совсем немного, но даже
это прозвучало страшно:
— Понял?
— Понял, — тихо ответил
новенький.
— Ешь молча.
В абсолютной тишине агрессивно
застучала единственная ложка, Вера была почти уверена, что это
ложка Мартина. Через время зашевелились другие парни, тоже стали
молча есть, Вера наскребла в себе немного смелости, чтобы
посмотреть на министра, но он смотрел на свои руки. Она отвела
глаза.
«Спрашивать, говорил ли он с
Двейном, смысла нет — если бы было, что сказать, он бы уже сказал.
Если молчит, значит, либо не спрашивал, либо всё прошло плохо и
говорить об этом он не хочет, потому что этоего
провал.»
Она придвинулась к министру поближе,
молча обняла его руку двумя руками и прижалась щекой к плечу,
закрывая глаза и посылая удачу ему, его Двейну, и всему, что для
него важно.
***
Дом Кан опять был в дыму, но на этот
раз гораздо сильнее. Она шла по дорожке вокруг Дворца Принцессы,
ощущая жар, поднимающийся снизу, он обжигал лапы, пришлось ускорить
шаг. Свернув за угол дворца, она увидела ступеньки, которые
выступали из текущей внизу реки плотного дыма, прыгнула на них и
остановилась, там было прохладнее и легче дышать. Пахло старым
камнем и старым деревом, замшелым, источенным годами и равнодушием.
Но в застойном многослойном воздухе угадывался тонкий пласт чего-то
свежего, он манил и она пошла по его шлейфу как по тропинке.