Поэтому я вскочила и заявила, уперев руки в бока и игнорируя то,
что отец болен и прикован к постели:
— Ты хочешь сказать, что я должна выйти замуж за него? — ткнула
пальцем в мужчину. — Он же старый! И страшный… И вообще — он же
твой работник.
— Ты выйдешь за него! — строго сказал отец. В голосе звенела
сталь. Он впервые говорил со мной в таком тоне.
— Ни за что! — закричала я и топнула ногой. — Вы повезёте в ЗАГС
мой труп!
Сказала и пулей вылетела прочь. Меня душили эмоции, я давилась
слезами и захлёбывалась гневом. Как? Как любимый отец мог со мной
так поступить? Почему? За что?
— Саломея Львовна, постойте! — окликнул меня Геннадий Букреев,
выскочив следом.
— Уйдите, Геннадий, прошу! — я зажмурилась и замахала на него
руками. Чтобы не приближался. Он поднял руки в примиряющем жесте —
мол, спокойно. Я тут.
— Давайте всё обсудим, — спокойно проговорил он.
Этот Гена. Он всегда был таким. Спокойным. Ледяным. Без единой
эмоции. Словно аппарат какой-то. Его включали в нужное время, и он
безупречно выполнял возложенные на него функции. И выглядел так же
— идеально отутюженные рубашки, сшитые на заказ костюмы, начищенная
до блеска обувь, гладкая причёска. Никогда не видела его
взъерошенным или расхлябанным. Всегда собранный, строгий, очень
взрослый — аж на двенадцать лет старше меня. Он пугал и
отталкивал.
— Нам нечего обсуждать, — помотала головой. — Уходите.
— Сначала выслушайте меня, а потом прогоняйте, — сказал он с той
же сталью в голосе, с какой недавно говорил отец. И я съёжилась. Я
не умела возражать взрослым, властным мужчинам. Привыкла жить за их
широкими спинами, не думая ни о чём.
— Хорошо, — кивнула, судорожно сглотнув.
— Я не стану вас щадить и скажу прямо: вашему отцу осталось
недолго. Да что там — он держится на чистом упрямстве. На заботе о
вас. Потому что пока не решил, кому вверить свою фирму. Поэтому мы
с ним всё обсудили. Если я стану членом вашей семьи, никто в совете
директоров не станет возражать, против моей кандидатуры на посте
генерального. А вы — останетесь главным держателем активов с правом
подписи. Поймите, мы с вашим отцом очень долго всё выстраивали.
Нельзя запустить в это дело других. Нельзя позволить, чтобы всё
рухнуло из-за капризов одной девчонки.
— Из-за капризов! — я сжала кулаки. — Где вам, бесчувственному,
понять, что в восемнадцать лет капризы — это нормально. Эмоции —
это нормально. Желание быть любимой — то же.