Мужчина фыркнул, включая чайник. Ему хватило половины шага, чтобы пересечь эту небольшую кухню, встать перед взмокшей, правда похожей на мышку, девочкой. Не очень напрягаясь, он приподнял её, сгрузил на табуретку. Второй шаг сделал в ванную комнату.
— Полотенце чистое, вчера стирал, – пояснил он набрасывая махровое полотно девушке на голову, присаживаясь перед ней, чтобы посмотреть, что там с обувью.
А обуви хана. Клей приказал долго жить от воды. Мужчина не очень обращая внимание на смущение гостьи, снял с неё остатки босоножек, выпрямился.
— И откуда ты такая? – глянул на неё с высоты роста.
И нет, не был высоким, стандартные метр восемьдесят. Ничего выдающегося. Возраст брал своё, да и ранение, потому немного сдало всегда крепкое тело, доставшееся в наследство скорее от крепкого отца, чем ставшее результатом тренировок, связанных с его профессиональной, когда-то профессиональной, деятельностью. Теперь он профессионально только водку уговаривал в одно лицо. Но девица мелкая, сжавшаяся от холода и стеснения, страха конечно ещё, выглядела сейчас так, словно и правда в хозяине метра два не меньше.
— Я… просто… я заблудилась, – выдала она. — Простите, я наверное всё же пойду…
Взгляд её метнулся на босоножки в его руке. Он же глянул на улицу, где усилилась гроза, потом на это недоразумение на табуретке.
— В этом ты вряд ли далеко уйдёшь, – он швырнул обувь в коридор к двери, — да и погода не лётная, пока. Голову вытирай. Я Егор, – представился всё же, ведь судя по всему никуда гостья в ближайшее время не денется.
— А? – девушка решила-таки обмотать и просушить волосы полотенцем. И правда чистым, потому что пахло ополаскивателем.
— Егор меня зовут, но не хочешь говорить, как тебя, пох, будешь “мышь мокрая”, – мужчина шагнул обратно к чайнику.
— Ксюша, – представилась всё же девушка.
Было ли ей страшно? Очень! Но момент, когда её выставят прочь, страшил не меньше.
— Ксюша… юбочка из плюша, – проговорил хозяин, ухмыляясь, — но ты наверное и песню не знаешь такую?
— Почему же, знаю, – возразила гостья, — меня бабушка всегда петь её просила, когда я маленькой была.
Ксения понятия не имела зачем сказала сейчас об этом, но может в этом есть какой-то смысл, словно само то, что у неё есть прошлое, в котором она была ребёнком, в котором она пела дурацкие песни, давал ей понимание того, что она настоящая сейчас, что она живая пока. Потому что определённо теряла себя как личность… словно её стирали, уничтожая сантиметр за сантиметром. До сего момента, даже имя её не имело никакого значения.