— Кажется, экипаж сбавил ход, —
проронил парень, уставившись в окно, силясь хоть что-то разглядеть за серой
пеленой дождя.
— И то верно, — тотчас просипела
женщина, схватившись за ручку своей корзины, бросив на меня подозрительный
взгляд.
Я промолчала, но тоже посмотрела в
окно, надеясь за ним увидеть долгожданный постоялый двор, как пообещал извозчик
— последний в этом изматывающим пути. Из-за слетевшего с оси колеса нам
пришлось сделать вынужденную остановку, хорошо Бирн довольно быстро справился с
поломкой, но время было упущено, а по темному лесу продолжать путь было бы
опасно. И нам пришлось уклониться от маршрута и повернуть к ближайшей гостинице…
— Да, прибыли, храни нас создатель, —
прервав мои тягостные думы, с облегчением вздохнула мадам Пруденс, сейчас же
вскакивая с сиденья, стоило только двери широко распахнуться.
— Прибыли, — эхом повторил Бирн,
помогая женщине выбраться из кэба и, чуть помедлив, добавил, — свободные
комнаты имеются.
— Полагаю, здесь подают горячий ужин, —
недовольно протянул Эдмон, следующим покинув карету.
— Конечно, мсье, — не сразу ответил
извозчик, в его голосе мне послышалась вина и капелька брезгливости, что
натолкнуло меня на мысль: ничего хорошего ожидать от этой стоянки нам не
следует…
Увы, мои предположения подтвердились.
Здание выглядело старым и неухоженным, с облупившейся штукатуркой и
потрескавшимися стенами. Уже на подходе к постоялому двору я почувствовала
тяжелый, затхлый запах гнили, плесени и нечистот.
Внутри всё казалось ещё хуже. В воздухе
витал устойчивый дух несвежей еды, прелой соломы и чего-то
горьковато-прогорклого. В зале стояло несколько столов, покрытых липкими
пятнами, и деревянные стулья с покосившимися спинками. Слабый свет керосиновых
ламп едва освещал пространство, лишь подчеркивая все его недостатки — грязь,
паутину в углах и сажу, что укрывала каждую поверхность черной бахромой. А
жутко стонущие половицы, которых явно давно не касалась метла, довершили убогую
картину этого заведения.
Хозяйка — женщина с недовольным лицом,
громким голосом объявив правила проживания, проводила нас в наши комнаты.
Лестница, по которой мы поднимались, скрипела и шаталась, и я с опаской ступала
на каждую ступеньку.
Комната оказалась под стать всему
зданию — грязной, крошечной и унылой. В углу стояла узкая кровать, бельё на ней
было серого цвета, хотя я подозревала, что прежде оно могло быть белым. Одеяло
выглядело тяжёлым и грубым, словно его никогда не стирали, а подушки были
плоскими с бурыми пятнами. Пыль покрывала всё — от маленького стола до
подоконника, сквозь который едва пробивался свет из тусклого закопченного окна.
Комод в углу выглядел так, будто его не открывали десятилетиями, а пол был
настолько грязным, что мне не хотелось на него ступать. Каждая деталь комнаты
кричала о заброшенности и безразличии к её постояльцам, а в воздухе стоял
неприятный запах мочи и плесени, что я невольно наморщила нос, вдыхая эти
душные миазмы…