Но самое грустное, что ситуация
"маска прилипла к лицу" как раз и обеспечивает выживание в этом
мире. Не случайно Александр Васильевич стал генеральным судьей
республики. И, будьте уверены, в качестве судьи крови он пролил
намного больше, чем после гибели Киры Антон-Румата, только не
лично.
Помните рассуждения о соанских
верфях, где работников замордовали до полной потери инстинкта
самосохранения? Да, Александра Васильевича тогда еще не было на
планете, но неужели, вы полагаете, ему ни разу не приходилось
выносить приговоров в аналогичных ситуациях?
И, как по вашему, этот человек будет
возвращаться на Землю? Каким он будет уже в родном мире?
Да его самого потребуется лечить. В
общем-то реакция "спринтеров" из светлого мира будущего выглядит
гораздо более здоровой, чем правильная реакция дона Кондора.
Вот и получается, что не только
историки-наблюдатели так или иначе воздействуют на наблюдаемый мир.
Этот мир тоже воздействует на них — и калечит.
Одни погибают, других требуется
лечить вне зависимости от того, какой путь они выберут.
Не дело объяснять одно произведение
с помощью другого и все же в этот раз я попробую. Рассказ 1982 года
"Берегись, Наварра!" Георгия Шаха (Г. Шахназаров). В светлом
будущем исследователи отправляют в прошлое наблюдателя. Вмешиваться
в историю ему нельзя. Но когда герой становится свидетелем
готовящегося убийства Генриха IV, он не выдерживает и предупреждает
его. То самое — "Берегись, Наварра!".
А потом оказывается, что никакого
путешествия в прошлое не было. Это была имитация путешествия, а
цель — проверить, может ли человек не вмешаться в происходящее. Так
вот, хороший человек не может безучастно наблюдать за трагедией, он
попытается ее предотвратить. Поэтому проект по путешествиям в
прошлое закрывается. Нечего людям там делать!
Собственно, то же самое мы видим и в
повести Стругацких. Нечего людям светлого будущего делать в прошлом
— пусть это история и другой планеты. Вот только там, в будущем,
через десятилетия после истории Антона-Руматы люди приняли другое
решение. Тогда-то и появились прогрессоры. Правда, их никто не
любит.
Наверное, чуют что-то.
О друге Антона/Руматы Пашке мы знаем
несколько больше, чем об Александре Васильевиче, он же дон Кондор.
И это не удивительно — авторы показывают нам его в детстве, а
детство — как раз то время, когда формируется личность.