И все же не выдержал, и на
вопрос-обвинение «когда-де и с кем подвигся ты, Митяй, на эти
жуткие преступления против вельможного нашего монарха», затрясся и
вместо ответа плюнул в эту донельзя циничную и грязную харю.
Меньшиков отреагировал, как и
положено. Хоть руки его затряслись от злости, а физиономия
исказилась от бешенства, но он только сказал, буквально отрыгнул на
Дмитрия:
- Давайте, пытайте дальше эту мразь.
Раз не сдох от дыбы, так помрет от огненного веника! Палите, как
свинью, покамест на станет обугленным покойником.
Меньшиков зло посмотрел на князя
Хилкова, а тот с некоторым сожалением подумал, что, наверное, зря
он плюнул на Алексашку. Хотя от горящего веника он никак бы смог
уйти. Меньшиков, зараза, не сможет уйти от возможности пощекотать
своего соперника огнем. Не говоря уже о том, чем черт не шутит!
Хилков возьмет, да и сдаться, скажет заветное.
Дмитрий, кажется, уже понял замысел
этого светлейшего прохвоста – запытать хотя бы до полусмерти, и
вытащить из него признание о заговоре. Петр I, естественно, не И.В.
Сталин, и словам на дыбе полностью не поверит. Но какая-то доля
сомнения останется. А, главное, под этим соусом он будет пытать
князя. Так что, жди, все у тебя еще будет – и горящий веник, и
щипцы палача и простые раскаленные иглы и гвозди. Прости, Господи,
раба твоего!
И ведь горящего веника он не
выдержал, истошно завопил, заверещал, когда тот ткнулся огнем в его
тело. Держался веник, таким образом, не долго, лишь несколько
минут, потом палач бросил затухающий веник в бочку с водой. Но как
это было больно! И самое главное, ни запах горящего мяса, ни дикая
боль ведь не исчезли. Сука ты, Меньшиков, скорее бы тебя в ссылку,
а там в могилу.
А.Д. Меньшиков же, глядя
хладнокровно, хотя и злорадно, на подергивающееся тело, повторил
вопрос:
- Говори, гнида, в чем, когда и с кем
ты завершил злодеяния против монарха Петра Алексеевича? Не хочешь
сказывать? Палите еще веник, робята!
Тут неожиданно зашевелился хозяин
Преображенского приказа Ф.Ю. Ромодановский, сказал, как
приказал:
- Невместно больше этого молодца
сегодня еще пытать, отложим до завтра, пожалуй!
Меньшиков повернул на него лицо,
обратил бешенный взгляд. Это были глаза даже не взрослого и
могущественного придворного деятеля, а маленького мальчика, у
которого вдруг отобрали, обидно и грустно, любимую игрушку.