Палачи лишь кивнули головами и стали
выполнять приказ – сняли с дыбы и положили на носилки, чтобы
вынести в соседнюю избу. Они даже не удивились. Не раз уже было –
сначала пытают, а потом начинают лечить. Боярин ить в высокой
политике, а это все равно, что среди девок – настроение меняется
вплоть до противоположенного.
Ромодановский зря не верил в
бессознательное состояние князя Хилкова. Тому действительно было
плохо от двойной уже дыбы и огненного веника, но как раз от этого
он не мог потерять сознание – слишком сильная была боль.
Но услышав, наконец, что его надо
лечить и кормить, Дмитрий соизволил потерять сознание. Кажется, на
первом этапе он, если и не победил, то хотя бы не проиграл.
Он пришел в себя уже в другой избе –
судя по ощущениям, его омыли, немного полечили. По крайней мере,
ему обмазали обожженную кожу, а кровоточащие раны перевязали с
корпием. Не антибиотиков, ни сильнодействующем лекарств здесь еще
не видели, также как хирургов. М-да, вот это уровень медицины в
XVIII веке, толи полечили, толи не лечили, все одно. Хотя ладно,
главное, уже не пытают, оставив в покое. Одежду пусть и не дали, но
это даже лучше, тело так обгорело, что вспыхивает приступом боли от
легкого прикосновения. Какая уж тут одежда!
Его палачи, а потом еще и лекари (для
XVIII века) и слуги это почувствовали. Не только не было одежды, но
и сам он лежал на животе (там не было ожогов), а спина, наоборот
лежала вверху. Нечто вроде простынки (или очень легкое одеяло)
лежало на четырех стойках, нечто вроде полога.
Ух, я вроде бы жив, и симптомы
положительные. Нет нагноений, высокой температуры, лихорадки. Вроде
бы хочется есть, но это пока неопределенно. А вот пить хочется
точно!
Он слегка пошевелился, чтобы хотя бы
приподняться и застонал от сильной боли. Вот это я и влип! Боюсь,
еще одной дыбы он не выдержит. Очень больно. Особенно в плечевых
суставах рук и на коже спины. Впрочем, болело все тело, просто
меньше.
На стон Дмитрия, хоть он и был
негромкий, сразу же пришел мужчина, на вид простой мужик,
черноволосый и коренастый, с бородой, но не лопатой, а с кроткой,
аккуратно постриженной. Попаданец его сразу узнал, это был палач.
Не помощник палача, а сам палач, который, собственно, и мучал его
на дыбе целых два дня мучительной боли! Как его называли, он ведь
слышал? Кажется, Авдейка. Фу, имя!