- Вовсе нет, мсье! – Матвей
решительно помотал головой. – Ваш Фергюсон, если мне память не
изменяет, использовал электролизный аппарат, в котором получал из
подсоленной воды водород, который потом и сжигал в газовой горелке,
нагревая водород в оболочке своего шара и меняя, таким образом, его
подъёмную силу. Реализовать такую конструкцию не слишком сложно
технически – однако чрезвычайно рискованно. По сути, это куда
опаснее, чем высекать искры огнивом, сидя на открытой бочке с
порохом. Дело в том, что в процессе получения водорода из воды
получается ещё и кислород – а смесь этих газов является, по сути,
самой эффективной взрывчаткой на свете. Малейшая искра, неизбежная
при использовании гальванических элементов – и шар вспыхнет,
обеспечивая своему экипажу грандиозное поднебесное аутодафе!
В течение нескольких минут
собеседники хранили молчание, изучая расстеленные на столе
чертежи.
- Да, по всей видимости, вы правы. –
признал литератор. - Но как же в таком случае вы собираетесь менять
высоту вашего аппарата? Неужели по старинке, при помощи мешочков с
песком и выпускного клапана?
- Ни в коем случае, мсье. – Матвей
широко улыбнулся. –Предлагается совсем иное решение, отличное и от
традиционного метода, и от того, что описан в вашем романе. И, если
вы не против, я буду рад посвятить вас во все его детали.
Каминные часы – большие, тёмной
бронзы, изображающие Лаокоона с сыновьями и змеями – мягко пробили
полночь. Греве глянул за окно – газовые фонари тускло светились по
проспекту, и под тем, что торчал на тротуаре возле баронова
особняка, неспешно прохаживался туда-сюда городовой. Пора бы спать,
подумал Греве – вон, Матвей уже третий сон досматривает. Заметив,
что его протеже притомился от переполнявших его эмоций и клюёт
носом, барон его эмоций и сталклевать носом) в гостиной на большом
диване, а своего знаменитого гостя увёл в кабинет – под предлогом
дегустации портвейна знаменитого гостя увёл в кабинет – под
предлогом дегустации портвейна,недавно выписанного им прямиком из
Португалии. Сейчас оба они сидели в кабинете, потягивали из
хрустальных бокалов ароматную тёмно-красную жидкость и
-Знаете, барон, когда мне было лет
двадцать, я вернулся домой из Парижа, где пытался изучать
юриспруденцию, и не нашёл ничего лучшего, как влюбиться в Рози
Гроссетьер, дочь наших нантских знакомых.Представьте, я даже стихи
ей сочинял – но оставался при том изрядным шалопаем, так что
родители девицы предпочли выдать её не за студиозуса с туманными
жизненными перспективами, а за богатого сорокалетнего
землевладельца.