В три часа ночи в мусор отправляется очередная пустая пачка,
кофе в меня больше не лезет, а завал на столе становится меньше
лишь на четверть. И проблема в том, что пачка эта последняя. А
значит, нужно поднять задницу, выйти на улицу и пройтись до
круглосуточного за углом.
Бой без правил между ленью и пагубной привычкой закончился в
первом же раунде полной и безоговорочной победой последней.
Поэтому приходится выключать монитор и ставить печати на
кабинет. Дряхлая, как моя совесть, дверь, ведущая из приемной в
коридор, открывается с натужным, протяжным скрипом. Щелкает в ручке
ржавая пружина, сквозняк несмело дует мне в лицо московскими
азотом, серой, бензолом, хрен пойми еще чем и… одеколоном а-ля
последний-шанс.
На пороге топчется Данилевский – глава отдела статистики и, судя
по выражению рожи, новости он принес отнюдь не радостные.
- Пошли, - обошел я мужика по дуге. – По дороге расскажешь.
- Но… С-Саныч…
Это его «С-Саныч» звучит почти как оскорбление, но я успел так
задолбаться за последние несколько часов, что даже троллить Юру
лень.
- Я хочу курить и сдохнуть, Юр, - поясняю, шагая по полупустым
коридорам. – А так как последнее в этой вечности мне точно не
светит, дай закрыть хотя бы одну базовую потребность.
Данилевский бормочет что-то невнятное и, судя по звукам, семенит
за мной. Вообще, статист, он, конечно, от Бога, даром что
происхождение прямо противоположное. Иной не раз давал фору всему
отделу местных очковтирателей-провидцев, и я его, конечно,
выслушаю, но… Но только после того, как засуну в рот очередную
сигарету.
Весенний воздух на улице ничуть не лучше того, что свистел мне в
форточку последние несколько часов – также воняет всей
периодической таблицей, и также липнет к телу. Шуршит под
кроссовками асфальт, гудит, пусть и тихо, в этот час полусонная
Трешка.
Вообще весна в Москву пришла в этом году рано и, видимо, поэтому
производит стойкое впечатление нимфетки – решительности ей хватило
только на то, чтобы постучаться в дверь, а вот дальше дело как-то
не пошло. Снег окончательно сошел недели две назад, оставив после
себя грязные тротуары и обочины, потрескавшийся асфальт и голые,
пропитанные пылью, а от того тщедушные деревья. Выглядит и
ощущается до того тоскливо, что будь я склонен к меланхолии,
наверняка, прочувствовал бы ее всю от начала до конца. Но к
чувствам я в целом не особенно… так что… не в этот раз.