И тут взгляд его непонятным образом
потянуло в сторону. Юноше померещилось даже: его ударила в висок
невидимая ледяная дробинка, заставив повернуть голову – посмотреть
туда, где на низком серванте у стены, метрах в двух от стола,
красовался сосуд.
Николай ещё до этого глянул на него
мельком – едва только сюда вошел: приметная то была вещица.
Размером с небольшую круглую салатницу, диковинный металлический
сосуд стоял на четырех ножках в виде когтистых птичьих лап. А
сверху его наподобие небольшого шатра венчала крышка, на которой
вместо ручки имелась рука: в рыцарских латах, чуть
согнутая в локте, сжимающая обнаженный меч. Из какого металла
псевдо-салатницу изготовили, Коля не понял. Сперва он решил: это
черненое серебро. Но нет: черный цвет сосуда выглядел глубоким и
каким-то тяжелым – так Скрябину пришли на память
затейливые чугунные предметы каслинского литья.
Но тогда, только войдя сюда, Николай
отвлекся на другое – не рассмотрел сосуд с рыцарской
крышкой как следует. Слишком поглощен был мыслью, что нужно
произвести проверку относительно соли. А вот теперь младший
лейтенант госбезопасности заметил деталь, которая при первом,
мимолетном взгляде от его внимания ускользнула.
На нижней части четырехногой чаши,
примерно там, куда указывал локоть согнутой рыцарской руки,
располагался слегка выступавший над поверхностью барельеф. Он
походил на схематичное, с острыми углами, изображение ключа с
крестообразной бородкой. Или – на изображение креста с двумя
перекладинами, нижняя из которых оказалась наполовину отломлена. А
ещё, пожалуй, барельеф смахивал на строчную латинскую «t» – только
с хвостиком, повернутым влево, а не вправо.
Коля сам не заметил, как поднял
правую руку, потянулся к черной чаше и коснулся странного барельефа
подушечками двух пальцев: указательного и среднего. Впрочем, он тут
же пальцы и отдернул: ему почудилось, что его несильно, но вполне
ощутимо ударило электрическим током. Но то не был электрический
разряд. Николай понял это, когда пригляделся к чаше: вся она
мелко-мелко вибрировала, как если бы внутри неё беззвучно
бесновался пчелиный рой. А ещё – в жаркий июльский вечер стенки
черного сосуда почему-то оставались холодными, как если бы его
только что извлекли из студеного подпола.
И тут Николай Скрябин услышал
доносящиеся из прихожей шаги: неуверенные, шаркающие и как будто
запинающиеся. Взгляд младшего лейтенанта госбезопасности метнулся к
окну, которое оставили настежь открытым. Однако до него было метра
три-четыре, и Скрябин даже не попытался преодолеть их: мгновенно
понял, что не успеет. В столовую уже входил, покачиваясь, полностью
обнаженный гражданин – даже не нацепивший набедренную повязку:
лысоватый, среднего роста, с неопределенными чертами круглого лица.
Его бледное дебелое тело покрывали крупные капли испарины, а глаза
он щурил так, что веки превратились две короткие прямые линии.
Впрочем, хоть и подслеповатыми глазами, а вошедший сразу же
уставился на Николая Скрябина.