2 декабря 1939 года.
Суббота
Подмосковье. Москва
1
Михаил Афанасьевич Булгаков встретил
утро второго дня зимы в отдельной палате писательского санатория,
расположенного в подмосковной Барвихе. Ему, опальному литератору,
удалось попасть сюда лишь стараниями Фадеева, секретаря Союза
советских писателей. Это Александр Александрович порадел о том,
чтобы Булгакову выдали путёвку сюда на целый месяц: с 18 ноября по
18 декабря 1939 года.
И – следовало отдать должное
барвихинским докторам: открыв поутру глаза, Михаил Афанасьевич ясно
увидел картину вокруг. Увидел розовый атлас ватного одеяла,
заправленного в белоснежный пододеяльник. Увидел никелированную
спинку своей кровати. И даже морозный узор на оконном стекле
различил довольно чётко. Почти чудом это следовало считать – с
учётом того, что ещё в середине сентября он, неудачливый автор
запрещённых к постановке пьес, утратил зрение примерно на девять
десятых. А сегодня он решил даже не надевать очки с затемнёнными
стёклами, что лежали на его прикроватной тумбочке. Не знал,
представится ли ещё ему возможность увидеть окружающий мир в его
натуральных красках.
Михаил Афанасьевич ничуть не
заблуждался насчёт своего состояния. Теперешнее улучшение являлось,
по всей видимости, последней относительно светлой полосой в его
жизни. Светлой – во всех смыслах. То, что чернота слепоты вскоре
снова подберётся к нему, было ему совершенно ясно. Даром, что ли,
он окончил когда-то медицинский факультет Киевского университета и
получил диплом лекаря с отличием? Какая горькая ирония: он
сделался тем врачом, который оказался не в силах исцелить себя
сам!
Он потянулся было к кнопке
электрического звонка, имевшегося рядом с его кроватью: вызвать
медбрата, который помог бы ему одеться. Но потом, чуть
поколебавшись, руку убрал. Решил: он вполне может ещё полчасика
полежать в постели. Куда, собственно, ему спешить? Завтрак принесут
позже, прямо в его палату – тогда, когда пациент сам того пожелает.
А все медицинские процедуры у него были назначены на
послеполуденное время. Так что – он мог позволить себе эту
последнюю роскошь: полежать в тёплой неге. Обдумать всё, что с ним
произошло. Поместить все воспоминания друг за другом, как
филателисты помещают марки в альбом. Определиться с тем, как ему
быть дальше.