– Два года, – прошептал Валентин
Сергеевич, сам удивляясь этому непомерному для него сроку. – А
ему через три недели стукнет шестьдесят...
Кто был он, будущий юбиляр –
знал каждый житель Страны Советов. Товарища Сталина готовился
чествовать 21 декабря весь бескрайний Советский Союз. И, само
собой, столица СССР – Москва. Однако руководитель проекта «Ярополк»
вспоминал сейчас о Хозяине совсем не поэтому.
Во-первых, ровно два года тому назад,
день в день, он встречался с Иосифом Виссарионовичем в его
кремлевской резиденции: товарищ Сталин удостоил его первой и пока
что единственной беседы с глазу на глаз. Тогда, 1 декабря 1937
года, прошло всего полмесяца с момента расстрела Глеба Бокия,
прежнего шефа «Ярополка». И, когда товарищ Сталин во время
аудиенции предложил ему, Валентину Смышляеву, возглавить
проект[1], Валентин Сергеевич решил: сам
он и полугода не протянет на этом посту. Повторит судьбу и Глеба
Бокия, и своего знакомца Александра Барченко. Даже официальный
приговор выносить ему не станут. Ведь официально Валентин Сергеевич
Смышляев, актёр, режиссёр и теоретик театра, для всех и так был
мёртв уже больше года. Умер от инфаркта – как сообщили
тем, кто его знал. И то, что в действительности его рекрутировали в
«Ярополк», позволив жить и работать под псевдонимом
Резонов, сам бывший актёр и режиссёр воспринял в 1936 году
как отсрочку неизбежного, не более того.
Но вот, поди ж ты: он по сей день
жив, здоров, и ровно два года как руководит этим проектом – самым
невероятным и засекреченным в Союзе ССР!
«Пока жив и здоров!» – тут
же одернул он себя мысленно. И после во-первых – событий
двухлетней давности, – ум его без всякого перехода перескочил к
во-вторых: делам теперешним. Не предъюбилейным, не
праздничным – отнюдь нет. Дела, о которых он теперь думал, могли
уничтожить его, товарища Резонова, быстрее, чем растаял бы
декабрьский снег возле батареи парового отопления.
Поэтому-то он и вызвал к себе сегодня
своего сотрудника, которого одни именовали за глаза выскочкой,
другие – считали авантюристом, угнездившимся в НКВД, а третьи
подозревали в нём чуть ли не врага народа под личиной офицера
госбезопасности. Однако Смышляев знал наверняка: если кому-то и
будет под силу вникнуть в суть произошедшего, так это ему –
авантюристу, выскочке, но уж точно не врагу.