— Так сколько, по-твоему, с учетом происшедшего? – хитро
озадачил я Никоса.
— Пол-лавки своей на Гранд Базаре тебе отдам вместе со
складом.
— Нет, расчет здесь и сейчас, не пытайся из меня сделать дурака.
Стоит нам пойти к судье, как ты меня тут же объявишь
преступником.
— Где же я возьму дома такую сумму? Аааааа…
Я придавил лезвием затылок Никоса, брызнула кровь. Он закричал,
но не громко, скорее завывая.
— Заткни пасть, мараз! Хочешь, чтоб у меня не осталось
выбора?
Я переместил нож к его горлу и снова слегка надавил. Он яростно
зашептал:
— Не убивай, я все-все отдам, все, что есть, все
накопленное!
— Мне все не нужно. Хочу здесь и сейчас. Ничего нет – режу горло
и ухожу. Даешь отступных, останешься в живых. Потом встречу тебя,
где захочу, и договоримся о дальнейшей твоей судьбе. Что меня может
остановить? Подумай, хорошенько все взвесь.
Я замолчал, напряженно ожидая ответа. Никос молчал: жадность в
нем боролась со страхом.
— Вот ты тупой, как деревяшка! Если ты думаешь, что я ничего не
выиграю от твоей смерти, ты ошибаешься. Найду ключи от лавки, утром
распродам по дешевке ковры соседям и сбегу обратно хоть на Острова,
хоть в Салоники! Только живым сохранишь свое достояние. И со мной
сможешь рассчитаться. Выходит, ты мне живым нужен, но без денег я
не уйду.
Снова повисла тишина в комнате, только плясал огонек свечи в
углу. На нас скорбно глядел лик Божьей матери.
Комната небольшая, с лежанки все видно, как на ладони. Ни стола,
ни стульев. Большой ларь в одном углу. Под окном набросаны три
коврика – братья килимов из лавки. Рядом небольшая стопка
деревянных ящичков и корзинка. За ними стопка глиняных тарелок,
чашек и немного железной посуды для готовки. Ни следа очага:
наверное, даже кофе гостю варил на улице, во дворе. Вон, кстати,
кофейник стоит и четыре чашечки на круглом подносе.
— Отодвинешь ларь, под ним половица со знаком креста. Там моя
заначка на черный день, – хрипло признался Никос.
— Ты понимаешь, что я не уйду, пока все не обыщу? Сейчас крепко
тебя свяжу и начну поиск. Уверен, в стенке ларя что-нибудь да
найдется.
— Я правду сказал, зачем не веришь?
— Верить тебе? Тебе, паскуде? Пощекочу ханджаром, запоешь
соловьем. Ну, давай! Говори, где еще?!
— Я правду сказал, клянусь моим покровителем,
Николаем-угодником!
— А если найду? – хмыкнул я, подражая гопникам моего
детства.