Я сидел и разглядывал внутреннее убранство большого зала. Мысли
замедлились и текли плавно и неторопливо, как широкая река.
Созерцания было достаточно в этом полном неги состоянии. Я
любовался игрой теней, которую создавали в полутемном зале бледные
лучи света. Они проникали внутрь сквозь звезды, прорезанные в
куполе. Потемневшие стены с поврежденными водными потоками
мраморными плитами, раскрошившиеся канелюры колонн и их треснувшие
капители, не устоявшие под напором безжалостного времени, следы
копоти от старых пожаров на потолке – все дышало глубокой
древностью в здании, которое стояло почти полтысячелетия, и было
так не похоже на сверкающие полированным мрамором и яркими
светильниками современные хамамы в отелях.
— Этими банями, как и Парфеноном, стоит любоваться издали, но
никак не сидеть внутри, ожидая, пока кусок штукатурки свалится тебе
на голову. Не понимаю я Дэвида Уркварта, загнавшего нас сюда. Это
его увлечение турецкими банями, его маниакальное желание устроить
их в Лондоне – все это чуждо сердцу англичанина, не понимающего,
зачем так часто мыться[3]. Но не скрою, в
этой старине есть нечто притягательное.
Это замечание на английском настолько оказалось созвучно моим
мыслям, что я невольно прислушался в беседе двух англичан с
характерными лошадиными лицами.
— Стюарт! Снаружи тебя ждет еще большее разочарование: вся
роскошь Востока спрятана от глаз публики внутри любого зажиточного
дома или дворца. И знаешь почему?
— Почему же?
— Жестокость и деспотизм турок вынуждает богачей прятать
накопленные богатства, совершенно лишая их честолюбия и стремления
к развитию. В этом есть коренное отличие их цивилизации от нашей. И
наше превосходство. Здесь, в Стамбуле, это чувствуется на каждом
углу, и немудрено, что вся крупная торговля сосредоточена в руках
иностранцев.
— Прошу прощения, сэры! – обратился я к англичанам. – Извиняюсь,
что прервал ваш разговор. Но меня удивило, что вы называете
Константинополь Стамбулом.
— Не стоит извиняться! Мистер … ?
— Коста Варвакис, сэр! – я тут же представился.
— А, так вы грек! Это заметно по вашему кресту, – заявил
приметливый англичанин и представился. – Мистер Джонс, мистер
Стюарт, к вашим услугам.
Он исполнил элегантный жест рукой, словно снимал шляпу в знак
знакомства.
— В Европе, мистер Варвакис, принято называть столицу султана,
как ее назвал его славный предок Мехмед II 400 лет назад. Лишь
русские варвары до сих пор зовут этот великий город
Константинополем и даже городом царей, будто имеют на него право. Я
знаю, что здесь принято говорить Константинийе, но уверен, что
данное недоразумение будет рано или поздно исправлено. Быть может,
вам, как греку, это слышать неприятно, но уверен, вы простите
англичанина, представляющего страну, подарившую Греции
независимость.