Если она останется в избе старой травницы, то
скоро туда начнется паломничество всех свободных мужчин города.
Потому что она красива, умна и умеет смотреть прямо в глаза, даже
несмотря на то, что страшно.
О,
да… Он чувствовал этот страх. Острый, пряный на вкус, с горькими
нотками. Тот самый запах, который провоцировал хищника, вынуждая
припадать на передние лапы и готовиться к броску. То самое дикое
биение сердца, которое делало охоту особенно сладкой.
Это было даже интересно. Поймать ее,
приручить, сделать своей, заставить забрать слова о других
кхассерах.
—
Я теперь твоя пленница?
—
Ну что ты, — ухмыльнулся он, — я не настолько варвар, как ты
думаешь. Ты моя гостья.
—
Мне уже можно уходить? Я нагостилась.
У
этой высшей был слишком острый язык. И ему это
нравилось.
—
Нет, Доминика. Ты останешься здесь. И будешь делать то, что я тебе
скажу.
—
Ты не имеешь права…
—
Имею, — снова указал на суровую нитку, обхватывающую крепкое
запястье, — и ты это прекрасно знаешь. А теперь иди, пока у меня
хорошее настроение. Я, знаешь ли, терпением не
отличаюсь.
Ника поняла, что спорить бесполезно.
Безмозглый кузнец со своей женитьбой загнал ее в такую западню, из
которой теперь не выбраться. Она подняла с пола свой плащ, накинула
его на плечи и под пристальным взглядом кхассера, демонстративно
натянула капюшон.
Возле входа ее поджидал Кайрон.
—
Ваш…этот…как его, — кивнула назад через плечо.
—
Брейр.
—
Ах да, Брейр, — она сдержано улыбнулась, чувствуя, как его имя
расползается горечью по языку, — он велел выделить мне комнату…
Подальше от его собственной. Желательно в другом крыле
замка…
—
Я все слышу, — мрачно донеслось из зала.
Кайрон учтиво кивнул:
—
Идем. Я провожу.
Ника молча последовала за ним, чувствуя, как
ее провожает пристальный звериный взгляд.
Одним богам было известно, каких усилий ей
стоило находиться рядом с ним и не дрожать от страха. Кхассер пугал
ее. Когда он злился, у нее на затылке дыбом вставали волосы и вниз
по спине ухала толпа ледяных мурашек. Рядом с ним было тяжело
дышать. Он давил. Даже когда просто смотрел.
Но
больше всего ее пугали не взгляды, а те слова, что он так цинично
бросил ей прямо в лицо. Одна Высшая — один кхассер.
Суть этой фразы проста и очевидна. От нее
калило щеки и сердце гремело так, будто хотело пробить ребра и
выскочить наружу. Становилось стыдно, жарко и
волнительно.