Переезды
я не любила. Случайный секс – тем более. Ну, выяснилось, что не
люблю, ибо такого конфуза со мной ранее не приключалось.
– Да чтоб
тебя приподняло да перекорёжило! – заорала я, когда несущаяся
телега обрызгала грязью новое платье.
– Сама по
сторонам смотри, слепошарая! – не остался в долгу извозчик, даже не
обернувшись с козел.
Вот хам!
Для кого дорожные правила писаны?!.. «Обозам по городу надлежит
ездить размеренно, пропуская пеших горожан, а конным всадникам –
трусцой, ежели не имеется на быструю езду особого разрешения… В дни
слякотные и дождливые кучерам должно навешивать особые фартуки на
колёса, дабы не портить грязью клумбы и одежды уважаемых
жителей»…
Какой-то
дамочке впереди тоже досталось, и ещё одной, а потом визги и
проклятия переросли в тихий растерянный гул. Я пригляделась вслед
наглому извозчику.
Крепкая
лошадёнка растерянно заржала, перебирая ногами в воздухе. Извозчик
пока ещё не понял, что происходит, но спустя несколько секунд тоже
завопил. Телега, всё ещё крутя колёсами, плавно и торжественно
воспаряла над мостовой. А крепкую конструкцию уже будто сжимала
невидимая рука, заставляя доски изгибаться волнами.
– Ой-ёй,
– тихонечко произнесла я и поспешила убраться.
–
Ты-ыы!.. – взвыл извозчик, отыскав меня взглядом с высоты. –
Ведьма! Держи ведьму!!.. Это всё она!..
Но я уже
завернула за угол. И ничего я не ведьма. Ездить просто аккуратнее
надо.
Выглянувшее после дождя солнце располагало к
прогулкам, и я всё же решила наведаться к Натану, проверить одну
догадку.
У моего
давнего приятеля – доброго, чуткого и заботливого – был лишь один
недостаток, мешавший нашей дружбе.
Натан,
чьё восторженное и романтичное сердце не терпело пустоты, после
очередного драматичного расставания вдруг решил, что отныне влюблён
в меня. И донимал своим чувством весь последний месяц. Безответные
страдания Натан ценил не меньше взаимной любви, а потому вовсю
упивался ими.
Натан
влюблённый был страшен. Не зная сна и отдыха, он сутками напролёт
читал под моим окном плохонькие стихи и выл серенады. Мотался за
мной хвостиком, увещевая принять его любовь. Восхищался мною и
упрекал в жестокосердии. Ныл, плакал, был прилипчив и
вездесущ.
Я
предпочла действовать, не дожидаясь, когда его кратковременное
чувство схлынет само собой. Больше двух месяцев вечная любовь
Натана обычно не длилась, но моего терпения уже не хватало. И после
очередного обвинения в холодности и нежелания дать ему хоть
крохотную надежду, я пошла ва-банк.