Жизнь моя не задалась с самого начала. Я родился парализованным
наглухо. Ну, почти наглухо — голова шевелилась, в неё можно было
есть. И меня исправно кормили мои типа-родители.
Почему «типа»? Да потому что момент рождения как-то не
закрепился у меня в памяти, мозг маловат был, наверное. Осознавать
себя начал где-то с двух лет.
Не раз и не два я слышал, как типа-родители обсуждают
возможность придушить меня во сне и прикопать в лесу, но всякий раз
они приходили к тому, что это — грех, а значит, надо терпеть.
Мне тоже приходилось терпеть. Сколько-нибудь повлиять на свою
судьбу я один чёрт не мог, оставалось лишь крутить головой и тихо
офигевать от происходящего.
Мой мир представлял собой крестьянскую избу. Обо всём, что вне
её, я узнавал из разговоров «матери» и «отца». Имён их я не знал.
Они называли друг друга именно так: «Слышь, мать!» и «Слышь, отец».
Может, и сами уже имён друг друга не помнили.
Зачем судьбе приспичило послать мне такую жизнь, я понятия не
имел. Может, это — ад? Может, и ад. На рай, во всяком случае, не
сильно похоже.
Год за годом, слушая разговоры, я узнавал о том, что находится
там, за стенами избы. В основном, всякий крестьянский бред. Урожаи,
удои, оброки — всякая унылая лабуда. Однако моментами
проскальзывали интересные вещи. Например, я выяснил, что где-то
есть столица, в которой сидит, не много не мало, целая государыня
императрица. Ещё я слышал имена. Ну и, в общем, понял, что нахожусь
где-то в Смоленской области конца 18-го века, плюс-минус лет
пятьдесят.
Это был коллапс. Я смотрел в потолок, откуда на голову мне
падали клопы, и недоумевал: за что?! Где я так успел нагрешить в
прошлой жизни, что мне досталось вот такое? Конечно, ангелом я не
был, но ведь и младенцев живьём не ел на глазах у родителей.
Чтобы не сойти с ума, я убедил себя, что когда мне исполнится
тридцать лет и три года, моя жизнь резко изменится. Что сказать.
Увы, судьба не играет по правилам, которые мы для неё придумываем.
Жизнь резко изменилась, когда мне стукнуло двадцать.
— Опять эти твари расповадились, — проворчал типа-отец,
вернувшись домой.
Типа-мать разлила похлёбку по мискам, и они принялись ужинать.
Меня всегда кормили после, тем, что осталось.
— Опять? — ахнула типа-мать.
— Угу. У Пахома овцу зарезали.
— Может, волки?