Тогда что, с сердцем плохо стало? С таким-то режимом всё
возможно, но до чего же обидно... А перед тем он вспомнил старую
городскую легенду, услышанную в детстве от Пашки, и вот ему
мерещится другой мир.
А мерещится ли? Взять хоть ырку — да Василий и слова такого
раньше не слышал!
Эта мысль настолько его поразила, что он даже остановился,
замотал головой и сказал:
— Да ну нет, блин!
— Чево это с ним? — вполголоса поинтересовался староста у
дочери.
— Сказывала же, блажной, — так же тихо ответила она. — И
голодный, должно. Вишь, блины ему всё мерещатся. Завтра надо бы
напечь, я уж слово дала.
Но Василий их не слушал. Он уже думал о том, что мозг, наверное,
способен запоминать всякое, а потом извлекать. Может, про ырку он
знает из детских сказок. Или когда-то читал статью в интернете, или
вообще сам придумал. Ырка-дырка! А всё-таки интересная история
складывается, даже не лишённая логики. Он-то раньше пробовал писать
только креативы, а у него, может, и книги бы хорошо пошли.
Тем временем они добрались до двора старосты. Как Марьяша и
говорила, третий дом, идти всего ничего. Натуральная изба, тёмная
от времени. Прямо музейная экспозиция «Славянский быт».
— Ну, заходи, гостем будешь, — пригласил Тихомир.
Внутри оказалось ещё темнее. Староста разжёг какой-то тонкий
прутик, вставленный в стенную щель, и погасил факел. Василий сперва
закашлялся — в избе было дымно, — утёр слезящиеся глаза и разглядел
длинные полки с горшками, а потом и тёмную громаду печи в углу, и
лавки, укрытые полосатыми дорожками. Где-то, невидимый, тяжело
дышал Волк.
— Зверя-то кто в дом пустил? — спохватился староста. — В доме
ему не место! А ну, пшёл во двор...
— Он домашний, — вступился за пса Василий. — Да у вас и без того
грязно, вон, весь пол в трухе какой-то. Не метёте, что ли?
Марьяша блеснула глазами. Видно, обиделась. Тут Василию пришло в
голову, что за уборку в этом доме отвечает она. И ещё он подумал,
что в гостях, пожалуй, лучше таких вещей не говорить — но когда он
там в последний раз был у кого-то в гостях? Да вот, пожалуй, когда
заглядывал к Пашке-Шпроту ещё летом. Пашке можно было сказать без
обиняков: «Ну у тебя и свинарник!», а тот ответил бы только:
«Гы-гы» и сгрёб с кресла побросанные как попало вещи, чтобы
освободить гостю местечко. Пашка бы не обиделся.