В этом месте, где он теперь оказался, наступила уже весна, а
может, даже и лето, только не жаркое. Трава на лугу, по которому
они с Марьяшей шли, росла смешными пучками, прилизанными в стороны,
и скользила под ногами. На луну то и дело наползали облака, но всё
равно впереди, на холме, ясно проступали очертания невысоких домов
на фоне более светлого неба. Там не горело ни одного огня.
Волк то убегал вперёд и к чему-то принюхивался, то возвращался и
посматривал на хозяина, будто спрашивал: «Не пора ли уже
отдохнуть?»
— А сковорода-то тебе в лесу зачем? — спросил Василий, чтобы
поддержать вежливую беседу.
— Сковорода? Так я Гришке несла яишенку, — пояснила Марьяша. —
Забыла её с утра на крыше оставить, он и осердился. Я-то сперва
думала, ничего, обойдётся, а как коров с выпаса гнали, так одной и
недосчитались, а у опушки, говорят, Гришку видели. Я и пошла.
— А, яишенку, — кивнул Василий. — Как это мне сразу в голову не
пришло.
— Ты про него никому не говори, — попросила Марьяша, прижавшись
грудью к его руке и глядя снизу вверх своими зелёными глазами. — Не
скажешь? Он добрый. Я так думаю, он и корову не крал — забрела,
должно быть, на кладбище за сочной травой, а там её и... Но с тех
же не спросишь, потому чуть что, так и Гришка виноват! Ты уж молчи,
что он с тобою играл, и так на него уже вилы точат.
— А что у вас на кладбище? — спросил Василий.
— Сразу видно, ненашенский! Ясно что: костомахи бродят, да с
зимы воет там кто-то. А может, и ещё кто поселился, токмо мы туда
без надобности не ходим.
— Понятно, понятно. А глаза у тебя почему светятся?
Марьяша даже остановилась, так и уставилась на него
удивлённо.
— Да ты откуда? — настороженно спросила она. — Такого не
знать!
— Да ладно, не такой я и тёмный. Линзы?
— Какие такие лимзы? Русалья кровь!
— Окей, — сказал Василий, которому, в общем, было без
разницы.
Он перевёл взгляд на дорогу и, поскольку Марьяша всё ещё
смотрела на него, первым заметил тёмную фигуру с длинными, до земли
руками, тонкими ногами и горящими, как фонари, круглыми
глазами.
— У вас тут у всех русалья кровь? — спросил он, указывая
рукой.
Марьяша вцепилась в него и пробормотала:
— Ох, лишенько, ырка! Забыла я про него, думала, обратно-то с
Гришкой пойдём...
Волк, отставший, теперь нагнал их и зарычал. Опустив голову к
земле, он со злобным ворчанием начал подбираться к тому, кто стоял
на пути. Тот, сгорбленный, безволосый, вскинул когтистую руку
неуклюжим движением.