Между тем напряглись чародейки,
настороженно расходясь по сторонам, опасно оскалилась демонесса,
слившаяся, как чувствовал, с тамплиером разумом — оставаясь
преданной ему целиком и полностью. Вдруг я неожиданно четко ощутил
отклик боли Ребекки — мучительной, всепожирающей, выжигающей саму
жизнь. Она же должна была давно умереть! – едва удивился я на
краткое мгновение.
— Будешь должен, — обращаясь к
тамплиеру только и произнес я, срываясь с места.
Чувствуя, что не успеваю, мчался
сквозь серую взвесь, накрывшую площадь, к умирающей Ребекке. Время,
подчиняясь мне, вновь остановилось — и, скользнув пространственным
перемещением, я вихрем рванулся сквозь оставшееся пространство,
оказавшись рядом с графиней.
Почувствовав мое приближение, поднял
голову находившийся рядом с ней чародей. Вернее, колдун — при виде
меня он отпрянул от Ребекки. Это был высокий, устрашающе
выглядевший чернокнижник в плотной кожаной куртке, на
перехлестнутых ремнях которой крепились склянки с зельями, тубы для
свитков, а к поясному ремню с массивной бляхой прижимался гримуар с
обложкой из чешуйчатой кожи. У колдуна был высокий лоб,
подчеркиваемый зачесанными назад длинными блестящими волосами, и
мертвенно бледная кожа, на которой двумя провалами чернели страшные
глаза. Взметнувшийся крыльями плащ — с наплечниками, густо
украшенными перьями, — был стянут плечевой цепью, на которой висел
наполненный огнем скверны амулет.
В тот момент, когда колдун вскочил, в
сознании у меня звонко лопнуло — словно порвалась струна, — Ребекка
умерла. Словно часть души вынули — настолько четко я осознал ее
смерть.
Огненная плеть перехлестнула через
белокожего чернокнижника, испепеляя его защиту и превращая в прах.
Даже не удостоив обугленные останки чернокнижника взглядом, я
приземлился рядом с истончившимся и усохшим словно мумия телом
графини, прижимаясь ладонями с отчаянной надеждой — отдавая без
остатка всю свою энергию.
Закрутился огонь, ломая пространство
вокруг, фигура графини вдруг наполнилась огнем — превратившись в
жидкое пламя, сквозь которое проглянула ее атласная кожа. Лишь на
миг Ребекка — нагая, словно новорожденная, — оказалась на моих
руках, а мгновением позже ее прекрасное лицо исказила гримаса боли,
и графиня исчезла, сгорая в наполнявшем ее пламени — умерев во
второй раз.