Когда Розалина Салливан уходила, она сказала, что мы
когда-нибудь, обязательно, встретимся.
Помню лишь то, что ее слова меня напугали. Я впилась рукой в
крепкую ладонь отца, будто бы пытаясь защититься от нее. Женщина
слабо улыбнулась, словно была чем-то огорчена. Она подошла ближе,
стуча своими каблуками по битой брусчатке, опустилась на корточки и
протянула мне руку в черной перчатке, сказав:
«Тина, было приятно с тобой познакомиться!»
Я не хотела пожать ей руку, потому что бы это означало, что мы
прощаемся с ней. А я этого не хотела. Неуверенно протянув ей руку,
я ощутила подобие жжения ладони. Женщина это не ощущала, вела себя
как обычно. Я не хотела расстраивать отца, он и без того выглядел
грустно, поэтому проглотила неприятное ощущение.
«Скоро увидимся» — сказала она и отпустив мою руку, попрощалась
с отцом.
Мы стояли на пороге нашего уютного дома, провожая взглядом
Розалина Салливан, которая медленно шла к своему черному
кабриолету.
«Пап. А когда она снова приедет?» — спросила я у отца не потому,
что мне хотелось увидеть ее. Я толком сама не понимала, для чего
задала этот вопрос.
«Скоро» — с грустью ответил отец и отвел меня в дом.
Спустя тринадцать лет эта женщина вновь появилась на пороге
моего дома. А если быть точнее, то на похоронах моего отца.
— Мне очень жаль, Тини, — голос женщины отдавал флером печали,
будто бы она была до глубины души расстроена. Я вновь взглянула на
женщину, удивившись тому, что за тринадцать лет она не постарела ни
на дюйм.
На Розалине было строгое черное платье с длинными рукавами,
яркие короткие рыжие волосы, завитые у кончиков. Острые черты лица,
бледные розово-персиковые губы и огромные темные очки. На голове
все так же, как и тринадцать лет назад, была красивая эффектная
черная шляпа. Женщина взяла черный шелковый платок и промокнула под
очками, будто бы из ее глаз лились слезы. Розалина была стройной и
подтянутой женщиной. Но я не помню, чтобы за тринадцать лет отец
упоминал о ней. Быть может, я плохо его слушала…
— Спасибо, — ответила ради приличия я, сомкнув губы в тонкую
ниточку.
На похоронах, кроме меня, пастыря и Розалины, никого больше не
было. Сингуматор гудел, опуская черный деревянный гроб в рыхлую
землю, разрывая гладь дождя. А мы с Розалиной стояли под одним
большим черным зонтом.