Если бы только юноша заранее надел
свою перчатку из чёрной стали, которую прятал в дорожной сумке…
Михаил вздохнул, промотал немного
времени до момента, когда Кай накренился на коне и потерял
сознание, ударившись головой о камень, а затем применил
«Явление».
Дезертиры немедленно просмотрели
багаж своего командира и взяли всё самое ценное, но перчатку
оставили, ибо Кай заранее догадался покрасить её лазурной краской.
Знающий человек всё равно бы догадался, что последняя была сделана
из черной стали, но бывшие крестьяне ничего не заподозрили.
Михаил отвёл коня Кая в сторону,
затем развязал юношу (верёвки оказались крепкими, так что пришлось
использовать кухонные ножницы), заклеил его шишку пластырем и,
присев на холодный камень, стал планировать свои дальнейшие
действия.
Леденящий северный ветер прекрасно
освежает голову.
Вскоре Михаил пришёл к выводу, что не
всё потеряно. Кай всё ещё мог исполнить свою миссию, пробраться в
тыл зеленокожих и сообщить про вторую орду. Более того, теперь,
когда не было посторонних глаз, юноша наконец мог использовать силу
Громогласного рыцаря.
Однако это будет непросто. Он был
совершенно один перед лицом целого полчища гоблинов. На самом деле
Кай был одним из сильнейших Громогласных рыцарей в мире, но если он
будет сражаться слишком долго, то попросту устанет. В этом
заключалась главная слабость мастеров Трепета: несмотря на свою
разрушительную силу, которая позволяла крушить горы, они всё ещё
были простыми людьми, а значит у них была ограниченная
выносливость.
Михаилу же на его текущем уровне, к
сожалению, не позволялось перемещать персонажей ни между разными
мирами, ни даже в пределах одного конкретного. Впрочем, даже если
бы он мог перекинуть Кая в самое сердце Проклятой горы, в этом не
было бы особенного смысла, ведь свой подвиг он должен был совершить
прилюдно.
Михаил встал, похрустел шеей и
вернулся в рабочее пространство.
Через некоторое время Кай открыл
глаза и посмотрел по сторонам. Затем повернулся, свалился спиной на
землю и прищурился на высокое северное небо.
Его горло пронизывал медный привкус
крови. Голова звенела, как колокол, однако боль приносила ясность.
Если бы не она, юноша, верно, и дальше морозил кости на каменистой
земле.
Впрочем, почему бы и нет?
Его предали, и Кай испытывал призрак
негодования, но ещё сильнее его пожирала обречённость. Если бы он
был в полном здравии, он, быть может, ругал предателей, но теперь
концертом его чувств заправляла меланхолия, этот безнадежный
дирижёр, который с трудом приподнимает свою палочку, но при этом
неумолимо сводит симфонию души в могилу.