- Я постараюсь,
Дорофей Петрович, - кивнул Сергей. – Есть у меня на примете
старичок один старорежимный… Жандармским архивом в свое время
ведал… Занимательный старикашка, повезло – не пришибли в
семнадцатом, и после выкрутился – по старости не тронули… Деду
девятый десяток, а память… Мы с его помощью картотеку бандитскую
восстанавливали. Помните?
- А, ты о
Полобухине Викентии Поликарповиче, что ль? – вспомнил капитан. –
Живой еще, курилка?
- Живой, -
подтвердил лейтенант, - и помирать, по-моему, пока не
собирается.
- Вот-вот,
поспрошай, - одобрил Дорофей Петрович. - Мало ли, чего там старый
контрик вспомнит… А не вспомнит, применим к нему другие методы… -
многозначительно намекнул капитан.
Престарелый
архивариус жандармского управления Полобухин Викентий Поликарпович
незаметно доживал остаток своих дней в цокольном этаже
разваливающегося от ветхости барака, стоящегов самом конце бывшего
Собачьего тупика, ныне носящего громкое название «тупика рабочих
баррикад». Добраться до тупика Петракову удалось только к вечеру,
когда садящееся багровое солнце, разрисовало улицу длинными
причудливыми тенями. Едва ступив с дощатого тротуара в подворотню
Собачьего тупика, лейтенант вляпался в свежий, еще дымящийся,
конский каштан, который не заметил в сгущающихся
сумерках.
- Твою же
водокачку! – выругался опер, разглядывая уханьканные штиблеты. –
Угораздило же! – Он судорожно принялся шаркать ногой по пыльной
земле, стараясь очистить подошву от «ароматной мины».
Стерев с башмака
основную массу фекалий, Сергей зашагал к бараку, время от времени
подволакивая ногу. Старика Полобухина опер обнаружил мирно сидящим
возле барака на прогнившей скособоченной лавочке, облаченного
несмотря на теплую погоду в потертую меховую кацавейку.
- Привет, дед! –
Сергей присел рядом со стариком на лавку.
Викентий
Поликарпович подслеповато прищурился, но милиционера не
узнал.
- С кем имею
честь? – дребезжащим голоском поинтересовался бывший архивариус,
вглядываясь бесцветными от старости глазами в
«незнакомца».
- Ты чего,
Викентий Поликарпович, не узнал? – изумился Петраков. – Сергей я,
Петраков.
- Сережа, -
наконец признал «незнакомца» Полобухин. – Прости, совсем слепой
стал, как крот. – Старик растянул в улыбке тонкие бескровные губы,
затем запустил руку под кацавейку и выудил откуда-то видавшее виды
песне с мутными желтоватыми стеклами и в погнутой оправе. Нацепив
песне на нос, Полобухин вновь взглянул на Сергея. - Ну вот, совсем
другое дело! Как здоровье Дорофей Петровича? – полюбопытствовал
он.