- А то! -
понимающе хмыкнул Петраков. – Жуть, как нервирует.
- Ну, вот, видите,
- победно блеснув линзами песне, покачал головой старик.
- Слушай, Викентий
Поликарпович, а почему дело это в жандармерию попало? – вдруг
спросил опер. – Ведь ничего политического: одна блажь буржуйская,
да дурь…
- Ну, время тогда
такое было, - хихикнув, прошепелявил старичок. – Все тайные сборища
и кружки, перво-наперво, по жандармской, то бишь по политической
части шли, а уж после проверки по другим ведомствам отписывались…
Но редко. Ить, кто в основном тогда по углам разным собирался?
Вольнодумцы, да карбонарии, вразуми их Господь…
- Че-то ты, дед,
заговариваться начал, - фыркнул Петраков, - карбонариев, каких-то
выдумал…Что за зверь такой?
- Эх вы-и-и, -
недовольно поджал губы старик, - таких делов в Рассее-матушке
натворили, а как неучами были, так ими и остались! Я «братьёв»
ваших – революционеров-товарищей ввиду имел…
- Погоди, дед, вот
построим коммунизм, тогда и выучимся! – Отмахнулся от едкого
замечания Сергей. – Дальше давай!
- Жаль, не доживу,
- ехидно произнес бывший архивариус, прищурив один глаз, -
интересно было бы поглядеть: как у вас там всё устроится? В
коммунизьме-то, вашем? Не думаю, что сильно лучше, чем при
царе…
- Дед, ты о таком
лучше промолчи! – Вновь остановил словоохотливого старика Петраков.
– Особый отдел не посмотрит, что ты на ладан дыших, мигом на
Соловки законопатит, поблище к твоему Богу! По делу
давай!
- А все, значица,
так происходило: в тот мерзкий холодный день от дворника… э-э-э… -
Старик закатил глаза, задумавшись на мгновение. – Как же его звали?
Звали… звали…– тихо бубнил он себе под нос, причмокивая губами. –
Епахин? Епанхин? Епанчин! Во! – наконец победно воскликнул он. –
Да, точно Епанчин!
- Ну, Викентий
Поликарпыч, и память у тебя! – Звонко хлопнул себя ладонями по
ляжкам милиционер. Фамилия дворника фигурировала и в новом
деле.
- Что есть, то
есть! – Старик довольно пригладил сухой ладошкой реденькие седые
волосы на голове и продолжил:
- От дворника
Фрола Епанчина поступил сигнал, что в доме покойного купца первой
гильдии Акакия Хвостовского, что на Дровяном переулке
восемь…
- Постой-постой,
разве дворника на Дровяном восемь не Федором звали?
- Нет, Федор
Епанчин – сын Фрола, тогда батюшка его дворничал… - пояснил
старик.