—
Сбежала, — говорю.
—
Как так?! — хлопает ресницами блондинка.
—
Вот как-то так, — развожу руками. — Между прутьями пролезла, в
двери шмыгнула и нет её, сам в шоке.
Если бы я сказал, что новый зверь испарился —
эти идиоты поверили бы и тому, уж слишком специфическими порой
бывали местные обитатели. Развёл их как лохов, напоил кофе — как
раз кофемашину починили — и спровадил с наилучшими пожеланиями.
После их ухода сильно поплохело - поднялась температура, тогда я
лёг на капельницу в медкапсулу и остаток день промывался
физраствором, слушая Вагнера, там и задремал. Утром продрыхся,
слышу — пищат приборы, сняли мои показатели. Давление было
повышенным, но терпимо, сердцебиение нормальным, чуть ускоренным,
температура 37,2, самочувствие казалось приличным, только хотелось
ссать. Ну разумеется, сколько капался.
Выполз я из капсулы и пошёл в
санузел медотсека. Шёл осторожно, вдруг голова закружится, но
чувствовал себя нормально, даже хорошо. Во рту только непорядок
был, предметы какие-то, словно камней нажрался. Сплюнул два
импланта и все свои зубные пломбы. Ну, пусть так, малой кровью —
думаю. Поставлю снова. Открыл рот перед зеркалом и обалдел — все
зубы были целёхоньки, как у подростка, а вместо имплантов торчали
верхушечки молодых, новых, собственных. Чёрт побери, а прионы-то
работают?! Знал бы — укололся б раньше!
Подошёл к толчку, снял штаны — а члена-то и
нет, а члена-то и нет! Я стал орать. Не в смысле смеяться, а
испугался до одури. Где мой всегда весёлый, жизнерадостный огурчик?
Где краснолицый толстячок?! Вместо него, над яйцами, теперь была
лишь небольшая выемка. Я полез туда пальцами и с облегчением
вздохнул: драгоценный петушок прятался внутри. А вот достать его
никак не получилось, как я живот ни втягивал и пах ни напрягал, и я
помочился сидя. Очень, кстати, удобно. В общем, теперь я
внутрихуйный. Что дальше? И что там с Максом? И его, и зверя надо
запереть в отдельных герметичных инфобоксах…
Я
надел чистую медформу вместо пропотелой и со страхом пошёл в
лабораторию.
Дорогой дневник, я уже писал, что это пиздец?
Так вот, когда я писал впервые, пиздецом оно ещё не было, но стало,
пока я спал. Картина открылась апокалиптическая настолько, что
шерсть на загривке встала дыбом.
В
коридоре всё было покрыто кровью, словно дурной художник взял
широкую кисть и ведро с багровой краской, и оббрызгал стены, пол и
потолок, метался и волочил за собой эту кисть, понамалёвывал
зловещих иероглифов и бросил за ненадобностью: в конце коридора
лежал изувеченный труп Натальи Павловны, зав лабораторией, я узнал
её по серёжкам — лицо было съедено, вырван живот и обглоданы пухлые
ноги. Я в полнейшем шоке смотрел на труп, когда в животе заурчало
от голода. Это отчасти обрадовало: значит, ел не я. А отчасти
напугало: я понял, что вижу не только мёртвую начальницу, но и
почти ещё свежий белок. И понял, что дело плохо. Дальше не пошёл, а
вернулся в медкапсулу, проколол палец и сделал анализ, потому что
стало любопытно.