Дорогой дневник, кажется, адаптивность в
первую очередь сказывается в накоплении ресурсов защиты, кровь моя
оказалась насыщена кислородом, также в анализе присутствовал
лейкоцитоз и тромбоцитоз… Фибриноген был повышен сразу в два раза.
А форма эритроцитов получилась какая!!! Кажется, это особые,
прионные эритроциты.
Есть хотелось, будто после многодневного
вынужденного поста. К счастью я вспомнил, что оставил на столе
яблоко. Схватил — и раздавил, словно к новому телу следовало заново
привыкнуть после прионной метаморфозы. Недолго думая, я полез в
томограф, там и охуел страшным хуем. Моё тело однозначно больше не
было моим. Кости черепа утолщились, увеличилось количество извилин,
а мозжечок вымахал размером с добрый кулак. Кости стали плотнее,
мышцы добавили волокон, а член удобно так разместился в тазу. Я
нашёл сухой завтрак и пожрал овсяных хлопьев. Очень, кстати,
вкусно.
Постепенно я осознал, что готов бесконечно возиться в медкапсуле
и заниматься чем угодно, лишь бы не идти в лабораторию по кровавому
коридору, но сделать это надо было. Я вооружился сомнительной
пользы усыпителем, на всякий случай зарядив в него сразу два
шприца, обошёл по кругу Наталью Павловну и пошёл
дальше.
Непроизвольно вспомнилось логово смерти, в
которое мозгоеды превратили энергостанцию мебельной фабрики. Я сам
участвовал в зачистке и писал протокол о заражении грибком! И
теперь, обходя и переступая собственных разорванных на куски,
изувеченных сотрудников, прекрасно понимал, что стоит лишь «на
верху» узнать о происшествии в лаборатории, сюда приедет такая же
ручейная группа с подпиской о неразглашении, все следы зачистят, а
меня изолируют в клетке на долгие годы.
Не-е-ет, так дело не пойдёт, дорогой дневник!
Раз Ручей меня не отпустит, то и я живым ему не дамся. Никому
ничего сообщать нельзя, как минимум пока...
Металлическая кодовая дверь в лабораторию
была выбита, вырвана из стены, она валялась тут же, вся изогнутая.
Внутри царил полнейший разгром и кавардак: клетки смяты и
разломаны, аквариумы разбиты, обезьяны разорваны и сломаны, как
игрушки, их кровь покрывала пол и стены, их жалкие тельца даже
науке послужить не успели, крысы оказались сожраны, а
зверь-абориген вообще исчез. В углу висела камера, теперь, конечно
же, разбитая, но я всегда транслировал видеозапись на комп и
сохранял на облако, не посвящая в подробности коллег, поэтому
просто нажал на кнопку и в течение следующего часа смотрел, как
кочевряжило проклятого Паркинсона, прямого и косвенного виновника
случившегося бедлама.