1 Апостол Пётр в загробном мире, по популярному (хотя и
неканоническому) поверью, определял, пойдёт ли душа
новопреставившегося раба Божия в ад или в рай
2 Например, отправься он на миноносце на рыбалку в финские
шхеры, и разбей его там на камнях...
Россия встречала наследника рукоплесканиями — но Николай
чувствовал в них оттенок фальши. Если в Сибири во многих местах,
через которые довелось проезжать цесаревичу, не слышали не то что о
победоносном завершении тридцатипятидневной войны, но и о том, что
она вообще началась (а того чаще и о существовании Японии как
таковой), то к западу от Урала всё обстояло совсем иначе. Здесь
были железные дороги, люди читали газеты, а лицо Николая было
известно им не по лубку, висящему в красном углу единственного на
пятьсот вёрст кабака, а по фотографиям. Лицо… этой темы Николай
предпочёл бы не касаться вовсе.
Закалённый невзгодами и повидавший всякое сибирский народ
не обращал на увечья цесаревича особого внимания, и временами у
него получалось даже вовсе забыть о них. В самом деле, разве можно
удивить такой ерундой, как рассечённоеот
лбадо нижней губы лицо, таёжного
охотника или золотодобытчика с отмороженными ушами, сломанным
носом, без пары пальцев и с дюжиной шрамов на самых неожиданных
местах? Да он только улыбнётся, признавая в заезжем парне почти
равного ему в доблести и безрассудстве. Пара инородческих красавиц,
очарованных столь явным доказательством мужества, была готова на
многое, и не будь остановка кратковременна, а сам Николай сдержан и
скромен в отношениях с противоположным полом — успех был бы
гарантирован, не хуже чем на Филиппинах… но в России всё обстояло
совсем иначе.
Как-то нескладно получилось, но одним из впечатлений
цесаревича в Москве стала мерзкая эпиграмма Гиляровского, которую
распевали местные фрондирующие студиозусы. После атмосферы
всеобщего обожания, царившей в Сибири и на Урале, контраст был
разительный. Николай чувствовал себя, будто ему исподтишка «дали
леща», но по своему обыкновению не стал устраивать сцены — однако,
по новообретённому опыту, навёл через Волкова и других свитских
офицеров справки. В результате посещение наследником университета,
запланированное наутро, было отменено, а вызванный вместо этого
ректор покинул губернаторский дворец, держась за сердце и
смертельно бледный — полгода как назначенный московским
генерал-губернатором Великий Князь Сергей Александрович1 очень
всерьёз воспринял нанесённую его племяннику обиду. Сам цесаревич
тоже покинул Москву несколько ранее запланированного, едва отбыв
неизбежные церемониальные обязанности, разобиженный и в донельзя
мрачном настроении: финансируемые казной университеты, вместо того
чтобы давать державе верноподданных чиновников и грамотных
инженеров, оказались рассадником ереси и кублом
инакомыслия.