Абсурдность подобного отношения к отбыванию самого
сурового наказания в Империи, не считая повешения, была очевидна.
Николай распорядился отпуск с каторги прекратить, всех отпущенников
сыскать и возвернуть к месту ссылки, либо же, если они будут
признаны благонадёжными и исправившимися, помиловать (амнистия по
случаю посещения цесаревичем Дальнего Востока и так была
запланирована свыше). Все чиновники же, причастные к отпуску
злосчастного соучастника покушения, по приговору чрезвычайного суда
сами сменили мундиры на каторжанские робы. Пособничество при
покушении на августейшую особу — не шутка…
1 Знаменитый своей безжалостностью полумифический разбойник
2 М. Е. Салтыков-Щедрин стал автором множества афоризмов в
подобном стиле, и почти любую ироническую фразу в адрес российской
действительности или властей рано или поздно начинают приписывать
ему
К началу августа Владивосток оказался переполнен
иностранцами. Дипломатический статус Царства Сибирского,
возрождённого юношескими выкрутасами Николая и подстёгнутой
алкоголем волей и фантазией его отца, оставался во многом спорным и
непонятным, однако же опоздать к дележу японского пирога (или
оказаться поделенным подобно Японии) никому не хотелось. Послы
корейского «императора» приползли первыми, обогнав даже новых
вассальных князей с островов, за ними явились и дипломаты
императрицы Цыси, завуалировав свой статус тысячей китайских
условностей и оговорок. Король Сиама вертелся как уж на сковородке,
пытаясь показать начавшим прибывать европейским консулам с одной
стороны — свой статус независимого правителя, а с другой, в
особенности точащим зубы на его владения французам — то, что он
состоит под покровительством великого государя Севера. Получалось,
по причине отсутствия привычки к европейской политике,
неважно.
Николай тоже ещё только учился политическому искусству,
однако ему было гораздо проще. Отсутствие профессиональных
дипломатов с Певческого моста даже играло в какой-то мере ему на
руку, позволяя свободно импровизировать, списывая ошибки на
молодость, и ей же обосновывая неожиданные удачные ходы. Ухтомский
и Дубасов составили его личный «международный» штаб, первый — как
какой-никакой, но всё-таки дипломат, а второй — как изворотливейший
политикан. Про Фёдора Васильевича вообще на флоте давно говорили,
что когда он окажется в аду, то и там сможет убедить сатану, что
черти со своими обязанностями не справляются, и это им надлежит
вариться в котле, а не ему. Оппоненты резонно возражали, что
Дубасов в аду никогда не окажется — ему и минуты хватит, чтобы
убедить апостола Петра1, что его место исключительно в раю. При
этом никто не смог бы сказать, что Фёдор Васильевич в чём-то хоть
каплю неискренен, просто неизменно, что бы ни случилось2,
оказывалось, что он — рыцарь в сияющей броне и на белом коне, а его
оппоненты — ретрограды, казнокрады, а то и вообще педерасты. Имея
такого наставника в ораторском искусстве и политике, Николаю было
гораздо проще маневрировать на международной арене.