Четверо дюжих степняков повалили юноша на землю, навалившись на
руки и ноги, остальные окружили нас, выразительно помахивая
плетьми. Кудай, потянув из-за пояса кинжал, склонился над жертвой,
скалясь в зловещей ухмылке.
— Не надо! Христом богом молю! Не надо! А!!!
Железо вспороло живот, вываливая наружу кишки, крики сменились
отчаянными воплями. Ногай ухватился за жуткий отросток и вскочил на
коня, несчастного рывком поставили на ноги и отпустили.
— Мамочка родная!!! — юноша, рыдая и покачиваясь на нетвёрдых
ногах, зажал руками живот, прижимая вываливающийся ливер. — Вот и
смертушка моя пришла!!!
— Нэт! Ящё нэ прышла! — коверкая слова, засмеялся палач и
стронув коня с места, весело крикнул: — Нэ отставай, урус!
— Господи, прими к себе раба твоего, Михайлу, — выдохнул
кто-то из толпы, не сводящей глаз с удаляющейся жуткой пары:
страшного ногая на коне, сжимающему в руке конец всё удлиняющейся
темно-бурой ленты и рыдающего рыбака, изо всех сил пытающегося не
отстать от набирающей ход лошади.
— И с каждым так будет, кто бежать удумает! — прорычал в толпу
бей, рубанув саблей по воздуху. — Чего встали?! Давайте, догоняйте
сотоварища своего!
И вновь защёлкали плети, понукая невольников в дорогу.
— Вот так-то оно, от ногаев бегать! — горько посетовал бредущий
передо мной мужик в разодранной почти пополам рубахе. — Лучше уж
горло под нож подставить, чем так!
— А мы всё едино сбежим, — зло прошептал мне одними губами прямо
в ухо Илейко. — Только по уму всё сделаем. Не дуриком!
— Дай-то Бог, — тяжко вздохнул я, не сводя глаз со скорчившегося
на земле юноши. Не далеко же он убежал, на пару сотен шагов, не
более! И ведь жив ещё. Правда, уже и не стонет. Только трясётся
мелко, страшную рану на животе сжимая.
А ногаи ещё и прямо на него полонян завернули, чтобы рассмотреть
получше, смогли, чтобы до самого нутра прониклись.
— Как хоть звали его? — спросил я громко, перешагивая через
умирающего. — За чью душу Господу помолится?
— Гришкой его кликали, — бросил через плечо мужик,
предостерегающий до этого от побега. — Племяш он мой. Говорил же я
ему, что не к добру его затея. Не послушал!
Тяжело вздохнув, я забубнил молитву, одновременно размышляя о
перспективах собственного побега.
Нет, от мысли сбежать, я не отказался, хотя показательная
казнь произвела очень тягостное впечатление. Страшно! Очень
страшно, если догонят! И ведь даже с собой покончить, если что, не
получится. В этой заросшей травой равнине даже камня, чтобы голову
себе