ма сойду. А ничего, привык. Вот и ты
привыкнешь.
Я замер, затаив дыхание и боясь поверить своей удаче. Это
что же, я сейчас рядом с самим Иваном Болотниковым сижу? Если так,
то я же самый настоящий выигрышный билетик, на эту галеру попав,
вытянул! Болотников появится в Польше в июле 1606 года, а до
тогопочти целый год на немецком подворье в Венеции
проживёт. Вот и получается, что галеру, на которой я нахожусь, не
позже чем через месяц венецианцы на абордаж взять
должны.
Вот только как?
Я задумался, лихорадочно соображая.
Каким образом венецианский корабль в Чёрном море оказался?
Им же сюда хода нет. Или опять что-то в истории приврали? Хотя,
если подумать, время ещё есть. Мы же в Истамбул сейчас плывём. А
куда дальше? Вдруг в Средиземное море? Вот тогда можно будет
реальнорадоваться. Там главное, во время боя случайно
не погибнуть. Обидно будет, коли так случится.
Одно плохо. Годуновых Болотников сильно ненавидит. Такой человек
очень бы мне мог в будущем пригодиться.
— Так ты думаешь, что в бедах на Москву обрушившихся, Годунов
виноват?
— А то, кто же? Неправдой венец царский на голову одел, вот
Господь и разгневался! То, что ты слух о появлении царевича Дмитрия
подтвердил, меня сильно радует. Сядет истинный царь на троне
московском, на Руси всё и наладится.
— Да он уже сидит в Москве, Дмитрий твой, — поморщился я. В
голосе Ивана было столько веры, что переубеждать его было
бесполезно. — Он уже в Тулу пришёл, когда я в полон к ногаям
угодил.
— Слух был, казаков с ним много с Сечи в поход подалось,
правда ли? — поинтересовался Тараско и задорно громыхнул цепями. —
Эхех! Кабы не неволя эта, я бы тоже в том походе погулял. И
угораздило же нас в прошлом году под Гёзлев сунуться! Хотели купцов
османских пощипать, да сами в западню и угодили. Не
благословил, видать, Господь тот поход.
— Ты на Господа не кивай, — обернулся к нам пожилой казак,
сидевший за веслом впереди. — Он за тебя воевать не будет. И
свобода твоя на конце твоей сабли обитает. Не удержал саблю в руке,
вот и греби, теперича, не жалуйся!
Подошёл галерный раб, сунул мне в руки кружку полную воды, выдал
положенную за работу снедь, наделил таким же образом соседей.
Завязавшийся было разговор, тут же затих, сменившийся
сосредоточенным чавканьем.
Я тоже впился зубами в чёрствый хлеб, сдобренный забрезжившей в
душе надеждой.