«Эх,
погано мы начали, – подумал Кат, с отвратительным шорохом
подтягивая за собой труп. – Ладно, поглядим». Он покрепче
перехватил норовившие выскользнуть ноги стропальщика и побрёл за
угол, к лестнице, что вела вниз.
Подвал
был наполнен густой темнотой, но Кат спускался сюда бессчётное
число раз и помнил наизусть, где что находится. Справа всю стену
занимали полки, гнувшиеся под тяжестью банок с консервированными
овощами и тушёнкой. Под потолком на верёвках висели мешки с
сухарями – обычная мера против крыс, совершенно излишняя, поскольку
крысы сюда не совались. Слева дышал чернотой полный почти до краёв
угольный бункер. Словом, припасов хватало.
Кат
отсчитал пять шагов от входа и уложил мертвеца подле бункера.
«Завтра уберу, – подумал он. – А сегодня надо с мальчишкой
поговорить».
Отдуваясь, он привалился к стене.
И тут его
накрыло чужим воспоминанием – как всегда, совершенно не
вовремя.
…Словно
наяву, привиделся летний вечер: застывшая под ленивым закатным
солнцем роща, песчаный берег реки, стрижи над водой. Женщина в
купальнике шла к нему с бокалом вина. Протянула бокал; он взял и,
отпив глоток, вернул ей. Потом подбежал их сын, перемазанный песком
мальчуган в сползающей на нос дамской шляпе. Женщина расхохоталась,
сказала «ах ты поросёнок» и подхватила сына на руки. Мальчик стащил
с головы надоевшую шляпу, бросил наземь, и её тотчас понёсло к воде
ветром…
Кат резко
качнул головой, отгоняя видение.
Хорошо,
если тот, кто это видел, сейчас жив. Хорошо, если всё ещё может
купаться в реке и пить вино. Если не лежит в чьём-нибудь подвале,
уже начиная остывать и разлагаться. Если в его теле до сих пор
течёт пневма, а сердце качает светлую кровь.
Хорошо,
если его не убили.
Глаза
успели привыкнуть к темноте. Сверху, из открытой двери падал слабый
отсвет, и в этом отсвете виднелись ботинки стропальщика с торчащими
вверх железными носками.
– Ах ты
поросёнок, – пробормотал Кат.
Откашлявшись, он вышел из подвала и закрыл за собой
дверь.
Петер был
тут как тут. Жался к стене с подсвечником в руках: ждал, пока
выйдет Кат. Боялся, поди – и Ката, и мертвеца – но пуще того боялся
Аду. И держался от кухни как можно дальше. Зря, в сущности,
поскольку Ада насытилась и была совершенно неопасна. Но Петер
этого, естественно, знать не мог.
Подсвечник он держал криво, одна из свечей
сгорбилась, восковые наросты покрывали её бок, как опухоли. Однако
фитиль горел чисто, без копоти.