— Ты о моем брате? — уточнила я и тотчас в который раз пожалела
о неосторожном замечании, потому что Лука опять воздел руки и с
воплем бухнулся на колени.
— Простите дурного, матуш…
— Тихо! — рявкнула я. — Встань, лоб расшибешь, дурак. Лука? — Он
посмотрел на меня как на чудо. Может, чудом я и была сегодня в его
глазах? — Мы обязательно со всем справимся. Все вместе. Я, ты,
Федот, Кузьма, Анна… Все. Ты мне веришь?
Конечно, нет, по взгляду это было понятно. То, что я могла
говорить своему начинающему, талантливому, работящему, но уже
измученному бесконечными репетициями и чередой неудач подопечному,
не доходило до сознания крестьян. Крепостных крестьян. Моей
собственности. Мыслили ли эти люди себя вообще людьми?
Да, я спросила, верит ли мне Лука. А могу ли я кому-нибудь
верить? Ему хотя бы? Анне, Авдотье, Степаниде, Кузьме? Я одна в
абсолютно чужом мне мире, и единственное мое преимущество — опыт,
закалка, знание поступков людей. Умение делать деньги из воздуха.
Твердый характер. Навык зубами грызть стены, если я знаю, что за
ними успех.
Я посмотрела на бумаги на столе. Надо заняться ими в первую
очередь и куда-нибудь пересесть, потому что бедро мое уже
занемело.
— Прикажи ужин подать, — сказала я. Лука так мне ничего на мой
последний вопрос не ответил — может, счел, что барышня еще от
купания в речке не отошла, а может, поступил проще и списал все на
волю Премудрейшего… В этом плане Луке было легче, чем мне. — За
урядником послали? Поезжай тогда за деньгами к графу и за доктором
послать не забудь.
Лука ушел. Я, охнув, поднялась и пересела на диванчик — пыльный,
выцветший, обитый тканью, затрещавшей под моим весом. Бумаги я
взяла, придвинулась поближе к низкому столику, предварительно
прощупав рукой диванчик — не торчит ли что и отсюда.
Письма. Не то чтобы много, но все деловые. Первый заклад имения
— еще при жизни отца. Второй заклад — через три месяца после его
смерти: банк перекрыл первый долг и выдал мне деньги, но уже
меньше, а проценты назначил конские. Письмо о третьем закладе, и
денег всего ничего… Четыре тысячи грошей. Я не могла сказать, много
это или же мало, но, наверное, мизер, если крестьянка стоит сорок…
двадцать грошей. Женщина, мужчина должен стоить намного дороже. Но
четыре тысячи грошей канули куда-то, будь то ведьминых рук дело или
действительно мост не выдержал.