Я присутствовал на суде и видел, как она на меня зыркала – это
был взгляд победительницы, человека, который добился своего, но
избежал справедливого наказания. Я тогда поделился своими мыслями
кое с кем из бывших коллег и перестал следить за её судьбой, когда
один из товарищей рассказал мне, что она почти ослепла и оглохла.
Нет, её никто не бил и не калечил – да этого и не требовалось.
Просто пребывание за решеткой требует соблюдения определенных
правил, касающихся здоровья, а воспитанная в интеллигентной семье
девочка о них была ни сном, ни духом. В общем, я посчитал себя
отмщенным.
А потом случилась война.
***
Для меня война началась на неделю раньше, чем для читателей
газет и телевизионных зрителей. Пришел один из коллег – майор,
которого я помнил зеленым лейтенантом и сам натаскивал на
оперативную работу; он и рассказал о том, что будет совсем скоро. Я
поверил не сразу, хотя и понимал, что просто так он бы с подобным
предупреждением не пришел; он настаивал, приводил доводы из
открытых источников, убеждал. И в конце концов убедил.
Подготовиться к войне невозможно, но кое-что я успел сделать.
Хуже было то, что слегка оскудел поток переводов, за которые
платили больше, чем за редактуру. Впрочем, жена ещё работала,
сыновья уже выросли и сами могли помогать родителям, так что мы
как-то справлялись. У бывших коллег работы прибавилось, но она
стала какой-то более понятной – враг определился, он уже не
прикрывался заботой о благе страны, да и критерии «врага» получили
более четкое определение. Для меня всё было просто – я лишь хотел,
чтобы моя родина выбралась и из этого испытания, и желательно – без
особых потерь, хотя и понимал, что потери будут. Они и были;
несколько раз я ездил на кладбища, провожая тех, кого знал; они
уходили без слов об их героизме, потому что это было не принято.
Такое говорили лишь в специальных кабинетах с защитой от прослушки,
и там же отдавали ордена погибших их семьям. Иначе было нельзя.
В один из дней я попросил того майора – вернее, уже
подполковника – найти мне оружие.
– Зачем? – только и спросил он.
– Предчувствия, – я пожал плечами. – Всего лишь
предчувствия.
Потертый ПМ был у меня через неделю – заслуженный труженик, из
которого стреляли не раз и не два, но вполне рабочий. Я завернул
его в промасленную тряпицу и закопал в одном из ящиков, в которых
хранил инструменты для работы по дому – что-то осталось ещё от
родителей, что-то я завел сам, но ничем из этого никто не
пользовался все те годы, что я провел в коляске. Жена, разумеется,
про эту захоронку знала, но не спрашивала.