По идее, воспоминание о принятом решение должно было быть моим
последним воспоминанием. Во всяком случае, я был в этом уверен. Но
потом оказалось, что я очень хорошо помню ещё и выстрел, помню
резкий запах пороховых газов, помню внезапно ставшие очень близкими
и четкими наши обои в мелкий цветочек – в общем, всё, что при таких
обстоятельствах помнить был не должен.
А потом я услышал потусторонний голос, который сказал слова,
сложившиеся во вполне обыденную фразу:
– Помогите, Витьке плохо!
Я почему-то ничего не видел, но эта фраза помогла мне понять,
что жизнь после смерти существует.
Потому что я не был Виктором, а после выстрела в висок состояние
человека можно описать как угодно, только не «плохо».
– Выведите его в коридор, похоже, от духоты сомлел, – сказал
другой голос, чуть более властный. – А мы продолжим, товарищи.
Итак, планы оперативной работы на первое полугодие 1972 года не
сдали следующие товарищи...
Кто-то меня подхватил, приподнял и куда-то понес, а затем я
услышал милосердный хлопок двери, который оборвал продолжение этого
бреда. Мы остановились, и меня к чему-то прислонили. Зрение всё ещё
оставалось недоступным, запахов я тоже не чувствовал, и не мог
понять, что происходит.
– Витёк, ты как? – сказал тот голос, который предупреждал
кого-то там, что мне поплохело.
– Вы... выэва...
– Вот беда... – голос стал очень обеспокоенным. – Может, скорую
вызвать? Я слышал, что если с сердцем проблемы, то тоже речь
нарушается...
Меня пару раз легонько стукнули по щекам.
– Ыва...
– Ты не замирай, двигайся.
Я попробовал пошевелиться, но всё ощущалось чужим – язык,
кстати, тоже, и поэтому я не мог выдавить ни одного нормального
слова. Голова кружилась, словно при похмелье, и в целом я ощущал
себя очень больным и старым – каким, собственно и был перед тем,
как нажал на спусковой крючок пистолета.
И одновременно я чувствовал себя очень и очень здоровым.
Эта двойственность очень пугала меня, хотя совсем недавно я
пережил то, что не хотел бы больше никогда переживать. Впрочем,
меня вообще сейчас ничего не должно было пугать, ведь я всё-таки
был атеистом – хотя в церковь ходил, пусть без фанатизма, но
всё-таки. Так было положено, а кто я такой, чтобы сопротивляться
воле партии и правительства? Так и без работы можно остаться, да
ещё и с волчьим билетом.