Я застонал, потянулся к его печати,
попытался влить в неё ещё силы души, вписал в неё символ «Жизнь»,
пытаясь сделать хоть что-то, но всё было напрасно. Печать даже не
заметила, что я вливаю в неё силу, медленно истлевал вместе с
надписью Жизнь. Бирам умер.
Ещё вдох я не мог принять эту мысль,
пялился в пустоту над его головой без единой мысли, глядел, как
разноцветное марево стихий проносится через его тело, а затем
заставил себя встать.
В отряде три десятка. Если на каждого
будет уходить даже по десять вдохов, то мне понадобится триста
вдохов, чтобы дать каждому по четыре змея. Но мне нужно больше
десяти вдохов даже сейчас, когда я делаю это в третий раз, а ещё
мне нужно шагать от тела к телу, выбирать тех, кто слабей.
Я не успею. Я — не успею. И даже то,
что я даю людям своих змеев ничего не значит — ловушка Древних всё
ещё работает и всё ещё рвёт их тела потоком стихий.
Нужен другой способ.
Я поднял перед собой левую ладонь со
скрюченными, застывшими, непослушными пальцами. Через миг заставил
самых сильных, самых жирных змеев в своём теле отвлечься от
передачи стихии в узлы и рвануть в левую руку.
Если мне нужно лишиться левой руки,
чтобы спасти своих людей — я это сделаю.
Если одной руки будет мало и я умру,
пытаясь их спасти, значит, на то воля Неба, значит, я слишком слаб,
чтобы пройти его испытание, и ему придётся искать кого-то другого,
за кем ему тоже будет интересно следить.
Через вдох первый змей вырвался из
ладони, доставляя мне непередаваемые ощущения, и тут же разлетелся
сотнями синих нитей под ударом разноцветного марева ловушки.
Вот и ответ — я слишком слаб.
Но я не остановился, я лишь стиснул
зубы и заставил слиться воедино сразу несколько змеев. Получившийся
толстяк едва высунул голову из моей ладони, как заставил вспыхнуть
болью всю руку, по всей длине своего тела.
Я заорал, змею тоже пришлось несладко
— и он раззявил пасть в беззвучном крике — марево ловушки обдирало
его тело, стегало разноцветными нитями, покрывая десятками ран,
стёсывало его разноцветными искрами, заставляя его вспухнуть
облаком синего тумана.
Марево стирало моего змея, и он
дёрнулся, не выдержал, попятился обратно, пытаясь спрятаться внутри
меня, там, где мог уцелеть, где мог на равных сражаться с чужой
стихией.
Я же с ненавистью прохрипел: