А ведь не задержись я тогда в порту, сидел бы сейчас в одинокой
квартире! В причудливой паутине жизни, даже такая мелочь, как поход
в туалет, может сыграть роковую роль.
Мы выходим на затенённую листвой площадь, с фонтаном в виде
существовавшего лишь в легендах цветка-одуванчика: ощетинившийся
тонкими трубочками стебелёк и невесомая водяная пыль.
Одуванчики были и на гербе Ириды.
Мэйби кладёт руку мне на плечо, прижимается. Мы кружимся в
неслышимом сказочном вальсе.
— Кир, если бы ты встретил чудо, в которое вовсе не веришь?
Например, геноморфа, обладающего свободой воли…
О чём это она? Что за чудо?
— Такое нужно было бы изучить, провести тесты.
— «Такое…» — она вздыхает.
— Что?
— Нет, ничего… — девушка кружит под песню фонтана и музыку
шуршащей листвы.
Трамвай оказывается вагончиком на колёсах, поставленным на не
особенно ровные рельсы. Оранжево-чёрные божекоровьи бока, с
участками, где время похитило краску, и усики токосъёмника.
Мы забираемся на площадку, по неудобному полу с набитыми
деревянными рейками входим в салон, пропитанный запахом старой кожи
и электричества.
Трамвай трогается, издав мелодичную трель.
— Как, нравится? — Мэйби улыбается. Прижимается нежно-нежно.
Такой я её не видел! Мягкой, будто пушистый котёнок.
Счастливой.
Точно! Вот, как оно называется, это чувство — давно позабытое,
выброшенное за бесполезностью мной, Мэйби, и кажется, всеми
людьми.
Счастье.
— Неплохо.
— Будто катишься через грозу. Или сквозь время.
— Медленно. Можно быстрее доехать.
— Куда?
— Туда, куда едем.
— Ты разве не понял? Маршрут игровой — трамвай ходит по кругу!
Считай, мы всегда в конечной точке пути, постоянно приехавшие!
Спешить некуда, наслаждайся! — Мэйби хохочет.
Люди, услышав её звонкий смех, улыбаются.
Надо же! В подземке, взрослые бы разозлились. Вызвали бы охрану,
для теста на алкоголь. Видимо, он и правда волшебный, этот
старинный трамвай!
— Помнишь, ты говорила про арифметику?
— Да.
— Признай, что была неправа.
— Я была права. Хотя тут действительно хорошо, — она кладёт
голову мне на плечо, утыкается носом в шею.
Задрав голову, бездумно смотрю сквозь люк, в котором бежит почти
стёршийся провод, как в растёкшейся среди облаков лазури мечутся
ласточки. Вагон качает, и при каждом толчке наши тела на мгновение
становятся ближе. Кладу подбородок девушке на плечо и смотрю в
салон: кому, кроме нас, пришло в голову предпринять лишённую цели
поездку?