— Лаборатории. В нашем, только администрация.
— Здорово дружить с хакером, способным выключить системы
слежения! Одной мне сюда не попасть!
Не выключить, а обмануть. Сотрудники, мечущиеся в поисках
неисправности, нам ни к чему.
Лёгкий ветерок сушит пот и ласкает тело. Становится совсем
хорошо.
Я кладу голову девушке на плечо.
— Как думаешь, отчего птичьи гнёзда считают частью природы, а
человеческие города — нет?
На меня вдруг накатывает странное чувство, что всё это уже было.
Ветер, девчонка и этот дурацкий вопрос.
Дежавю…
Под ногами деловито гудят трансформаторы. Крышки шкафов
вибрируют, расслабляя утомлённые мышцы, а я размышляю о том, как в
благополучном обществе мог появится Фиест. Ведь он не пришелец! Что
его сделало тем, кем он стал? Где скрыта проблема: в генах, в
детстве?
Да уж! Если теория Мэйби верна, человек с подобным
атавистическим поведением однозначно должен исчезнуть при перелёте.
Хотя, гипертранспортом он и не пользуется — наверное, понимает.
Я растворяюсь в дыхании города: на песок накатывает волна и
уходит обратно, вечер сменяет утро, а осень — весну, прибывают
новые толпы туристов, и такие же толпы улетают назад. В небесах,
едва не цепляя башни ретрансляторов животами, словно гигантские
скаты, плывут полицейские дирижабли. Неторопливо вращаются лопасти
ветряков, и в сотни раз медленнее — этажи.
Смотрю и смотрю на зеркальные грани, а глаза сами собой
закрываются…
Взмахнув перепончатыми чёрными крыльями, Дракон начинает
снижаться, и сквозь туман — плотный кровавый туман, проступает
разрушенная, изувеченная и униженная Диэлли.
И она. Девчонка, среди развалин раздающая флаеры редким
туристам. Год назад ей было тринадцать.
Я приходил сюда каждый день. Просто смотрел. Я видел много,
много девчонок, но такой ещё не встречал.
Идеальной.
Как странно вдруг обнаружить среди грязи и пошлости
совершенство.
И остаться.
Люди тенями скользили мимо неё, кто-то кривился — они не видели
чуда.
Через пару недель я решился узнать её имя и возраст. Впрочем,
всё это не имело значения. Потом много месяцев просто смотрел, сидя
на тёплых бетонных плитах, сваленных возле недоразделанных тушек
танков.
На Катю.
На её резкие, непредсказуемые движения — будто бы ветер носит по
улице рыжий осенний листок. На выгоревшую красненькую футболку, на
джинсовые шортики, на кроссовки, на ровные загорелые ноги, на
тонкие пальцы, на конопатый вздёрнутый носик, на пирсинг —
крошечный камень в носу, на родинку на подбородке, на сияние
огромных зелёных глаз и на алый улыбчивый рот. А когда уставал,
поворачивался к облакам, зацепившимся за остатки домов, ржавым
остовам кораблей в океане и разбросанным всюду обломкам
андроидов.