Но не выдерживал даже минуты и снова смотрел.
Случалось, её забирал отец, а мне оставались только обломки.
Тогда, закрывая глаза, я снова смотрел на неё.
Я видел, как ветер играл её волосами, а она без устали отбирала
их у него. Как закусывала губу, а после тихонько облизывалась. Как
маленький розовый язычок прилипал к двум верхним зубам, когда она
говорила. Как, если прохожий ей нравился, зрачки рисовали полукруг
снизу вверх. Вскидывание бровей, улыбка, и лишь после, взгляду
вдогонку, поворот головы. Видел, как девочка выставляла плечо,
пытаясь заслониться от очередного излишне назойливого
мужчины...
Обычно в голове не было мыслей, но изредка приходила одна: «Как
же мне повезло родиться мужчиной, иначе кем бы я восхищался?»
От Кати мне ничего не было нужно, лишь восхищал факт её бытия в
этом мерзостном мире. Может, не столь он и мерзостный, раз
порождает подобных существ? Может, вся эта жестокость оправдана,
необходима — чтобы расчистить дорогу таким или более безупречным
созданиям?
Впрочем, я и представить не мог что-то полнее и глубже
порхающего передо мной совершенства.
Я никогда бы не подошёл, ведь готов был сидеть на затерявшейся
во времени улице шесть миллиардов лет. Но девочка оказалась не
столь терпеливой.
— Привет!
Я улыбнулся в ответ — предельно благожелательно, как только
умел.
Она испугалась, однако желание пересилило страх. Я её понимал,
мне тоже нечего было терять.
— Ты для чего тут сидишь?
— Есть предложения?
— Может быть...
— Дурацкий бордель? — я кивком указал на флаеры.
— Нет, интересней.
— Связанные с тобой?
— Может быть... — она наклонила голову и облизнулась.
— Уверена?
— Ну б**ть, я ж говорю: «может быть...» Ты тупой?
Взглянув на облака — попрощавшись, они больше не были мне
интересны — я взял её тёплую грязную руку.
— Жизнь — это танец. Пойдём, покажешь мне свой.
Её лицо осветила улыбка, уже настоящая — она обожала танцы, и я
говорил на её языке.
С другой стороны улицы наблюдал тот самый мужчина. Разумеется,
это был не отец — перед смертью он мне в этом признался.
Разумеется, девочка не была ни в чем виновата — это я сбросил
бомбу, убившую её мать. Разумеется, всё это не имело значения.
Просто она стала первой. Подонок, вырезавший сестрёнке глаза, не
в счёт.
Первой. Дальше мою реальность заполнил плотный кровавый
туман.