— Я
миротворец!
— Я
видела настоящих миротворцев. В их присутствии расцветали даже
самые угрюмые, а рядом с тобой цветет только Берта.
— Не
только, — ядовито улыбнулась Тиана и как бы невзначай поправила
зеленые ленты на запястьях, — я делаю своего мужчину
счастливым.
Рот
наполнился горечью. Каждая из этих фраз — «мой кхассер», «свой
мужчина» — впивались острым ножом прямо в сердце. Слишком
больно.
— Я
не хочу, чтобы ты приближалась к нему. Чтобы смотрела на него.
Разговаривала с ним. Пока я невеста, могу только мириться с твоим
присутствием, но совсем скоро стану его женой. И тогда потребую,
чтобы он отправил тебя из Вейсмора. Настою на том, чтобы подарил
кому-нибудь из своих друзей. Лаами ведь товар многоразовый. Побыла
у одного, но может перейти и к другому. Тем более раз ты такой
прекрасный лекарь, то, уверена, очередь из желающих заполучить тебя
выстроится немалая. Может, и найдешь себе кого-то, кто захочет
взять в жены… после всех остальных. А Брейр — мой!
Ни
сказав больше ни слова, Тиана вышла за дверь и хлопнула ею с такой
силой, что зазвенели стекла на окнах.
Судорожно всхлипнув, Доминика разжала кулаки
и уставилась на свои ладони, на которых кровью наливались
полумесяцы от ногтей.
Этой
ночью Доминике вообще не удалось сомкнуть глаз. Она лежала на
кровати, укутавшись одеялом под самый подбородок, и дрожала так,
словно оказалась голая на зимнем ветру.
Слова Тианы ее просто сбили с ног,
обескуражили, лишив уверенности в завтрашнем дне. Хрупкая девочка
оказалась совсем не такой нежной и беспомощной, как казалась. Что
если ей и вправду удастся убедить Брейра отдать лаами кому-то
другому? Кому-то из кхассеров, а то и вовсе кузнецу какому-нибудь?
Она же миротворец. Будет ласковой кошкой нашептывать на ухо,
намекать при каждом удобном случае, убеждать, что так будет лучше
всем, и так мало-помалу и добьется своего. Что тогда?
На
Нику накатывала дурнота, стоило только представить, как ее вручают
другому мужчине со словами «она теперь твоя, делай, что хочешь».
Брейр ведь не поступит так? И тут же вспоминалось, как он
отворачивался, находя более важные дела, чем общение с ней, как
смотрел на свою новую высшую.
Она так сладко стонала…
Доминика сипло вдохнула, чувствуя, как сводит
зубы. С чего вообще у нее сегодня возник порыв снова попытаться
поговорить с кхассером? Что такого ей померещилось в янтарных
глазах, раз в сердце снова зажглась надежда?