Это мои дети!
Ноги ослабли и подкосились, девица за спиной вопила как резаная,
пытаясь выдернуть что-то мягкое и волосатое из-под моей голой
ступни. Это была, скорее всего, бесценная шуба, но я не сошла бы с
места, даже если наступила на чье-нибудь горло. В доли секунды я
принимала как дар судьбы благословенное и неизбежное.
Это мои дети. Я мать.
Я не смогла купить это счастье. Ни один врач, ни одна клиника не
сумели помочь, раз за разом мое тело отказывалось вынашивать
ребенка, что зачатого, что эко, суррогатные матери одна за другой
теряли моих детей. Я устала выслушивать версии врачей, устала
обкалываться до потери сознания препаратами, устала от бесконечного
ожидания дня, когда все все равно пойдет насмарку.
Мои дети!
Я рванулась на крик, ноги спеленала мокрая грязная юбка, я чуть
не сшибла ковыляющую мне навстречу старуху, и мне было плевать,
обварилась ли она кипятком из чайника, который так не спеша несла.
Я летела через сквозные полутемные комнаты, на бегу срывая с себя
мокрую, изгаженную одежду, невпопад дергая проклятую стреножащую
юбку, и вслед мне хищно облизывались свечи. Я искала, а может быть,
вспоминала, как мне попасть к моим детям.
Что сказала старуха — как я могла? Что я удумала?
— В барыню коварный вселился! — верещала девица. — Ой,
Всевидящая! Пастыря кличьте, пастыря! Барыня помешалась совсем!
Комната с пианино, столовая, чей-то, кажется, кабинет, шкафы,
книги, посуда, прочая антикварная дрянь, и вот я уже видела
лестницу и вбежала в последнюю из вереницы изысканных комнат,
полураздетая, только юбка мешалась и рубаха кое-как прикрывала мне
грудь. В полумраке, среди нервного света свечей, я натолкнулась как
на невидимую стену на деревянный стол с покрытой красной тканью
домовиной и на остолбеневшего невзрачного мужичка в красной шапочке
и красном же одеянии.
Я не знала, как проскочить мимо этого мужичка, вроде бы
хлипкого, немощного, но неприятно подчиняющего своей воле. Детский
крик рвал мне сердце, грудь тянуло от молока, а мужичок, не
торопясь положив рядом с гробом две палочки с набалдашниками,
преспокойно кивнул и потянул красную ткань.
— Что ж, Вера Андреевна, попрощайтесь.
В гробу лежал мужчина, и я равнодушно мазнула по нему взглядом.
Мужичок больше не преграждал мне путь, я бросилась к детям.