– Вот дураки, – проворчал обижено Голицын, отворачиваясь к стене, – Языки у вас без костей.
– И как ей было устоять? – не унимался Ванька, – Бедная девка из матросской слободки, никого, кроме грязных матросов отродясь не видывала. А тут – красавец кадет!
– Глазищами синими глянул – как рублём подарил!
Голицын не выдержал, откинул одеяло:
– Ну, будет балаболить-то! Вот я вас!
И он с размаху запустил в них обе подушки. Васька с Иваном, хохоча, увернулись.
Дмитрия Голицына друзья звали Митяем. Он был сыном генерала-фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына. Все дети в семье Голицыных получали хорошее домашнее образование; кроме обучения трём языкам, математике и философии, отец настоятельно приобщал сыновей с малых лет к военному делу.
Митяю нравилось щеголять в кадетской форме, маршировать в строю, гарцевать верхом и стрелять по мишеням. Но особого усердия в овладении науками он не проявлял, так как с детства усвоил, что можно добиться всего желаемого через внешнее обаяние. От матери он унаследовал мягкую бархатистую кожу, золотистые густые кудри и ярко-синие глаза. И красивой внешностью заметно выделялся среди кадетов. Оттого часто привлекался директором к исполнению мелких поручений, которых требовал этикет при встрече высоких персон, как-то: проводить гостя к директору, подать чернильницу, подержать генеральскую собачку. Дамы таяли, как снег по весне, видя красивого златокудрого мальчика в кадетской форме, протягивали для поцелуя руки и непременно совали юноше в ладошку монетку в ответ на оказанную любезность.
Да и учителя, иной раз, поддавшись на обаятельную улыбку Голицына, проявляли к нему снисхождение и, вместо заслуженного наказания, он отделывался лишь нравоучениями. Эта несправедливость вызывала негодующий отклик в среде кадетов. И оттого внешность Митяя была всегда предметом язвительных насмешек друзей.
Подушки, брошенные в сердцах Голицыным в Микуру и Лопуха, прилетели в кровать Петру Трубецкому, который спросонок таращил глаза на дурачившихся приятелей.
– Труба! Подъём!! – прокричал ему Ванька на ходу, улепётывая от Митяя, который, промахнувшись подушкой, теперь намеревался стегануть приятеля полотняным рушником.
Трубецкой выкарабкался из заваливших его подушек:
– Мне снился удивительный сон, – произнёс он, зевая, – Будто бы я в нашем московском поместье. И батюшка купил в кондитерской огромный торт. Накрыли стол на террасе. И нянька режет этот торт. А крема столько, что он кусками липнет к ножу…