Покрывал, блестя, горячий пот,
Скакунов подбадривали трубы,
Гнали крики громкие вперёд.
И всплакнула лошадь под дугою,
Никогда не знавшей бубенца —
Ей бежать дорогою другою,
Волочить телегу до конца.
Победитель праздновал победу
Весь в цветах за финишной чертой,
Развивались гривы там по ветру,
Гром оваций лился золотой.
А лошадку, пуганную громом,
Звали вновь извозчичьи дела. —
Гнал её кнутом за ипподромом
Ломовик, покрикивая: «Пшла!».
Лошадей таких купал в реке я,
Уходя под воду с головой,
И простым премудростям жокея
Нас учил извозчик ломовой.
Не смотри, коняга, безучастно,
Свой у каждой жизни риск и страх —
Скакунов пристреливают часто
Загнанных на праздничных бегах.
Копья молний. Гром во гневе.
В тучах чёрных тонет Феба.
Неспокойно здесь, на Древе,
Под огнём, сошедшим с неба.
Но не сделан выбор цели
Всемогущим херувимом,
И в охотничьем веселье,
Кто-то копья мечет мимо.
Заигрались человеки,
Быть хозяевами тужась,
Мол, страшить нас в небе некем,
Сами мы наводим ужас.
А прислушиваться к грому
Не мешало бы нам, сирым:
С каждым разом по-другому
Он гремит в набат над миром.
И приглядываться скопом
Надо б к молниям почаще:
От грозы к грозе их копья
Всё острее и ярчайше.
Клубком скатилось солнце за грозу,
Удары грома громче раз от разу,
И молния, пронзая бирюзу,
Раскалывает озеро, как вазу.
И хлынул ливень из нависших туч,
Таких же неожиданных, как реки,
Когда они поверх высоких круч
Разливами пускаются в набеги.
Как много в этих грозах и громах
Подсказок от Великого Маэстро,
Где молния, как дирижёрский взмах,
Ведёт игру вселенского оркестра.
Мерещится, лишь руку протяни,
И что-то прояснится издалёка,